Виктория Воробьева - Юнона

— Дэн?

Нэлл почти не видела ничего вокруг. Вселенную наполнил смех, беззвучный, но оглушительный хохот. Тот, кем были сейчас слившиеся вместе Алекс и Си-О, был переполнен грозным весельем. От жара в сердце стало почти больно.

— Что происходит? — спросил Том. — Нэлл?

Он его не подмял, подумала Нэлл. Его невозможно подмять. Он в тысячи раз старше Алекса и в миллионы раз опытнее.

— Нэлл! — Том тряс ее за плечи.

— Оставь ее, — процедила Линда. — Разве ты не видишь? Она тебя не слышит.

Нэлл падала куда-то вниз… или летела вверх? Ее словно затягивал электрический водоворот. Она чувствовала станцию миллионами пальцев, видела ее изнутри тысячей глаз. Она видела Алекса (уже не Алекса), идущего по коридору к медотсеку, и одновременно видела Линду, Марику с пустым лицом, Тома, с ужасом глядящего на них обеих, Макса в открытой капсуле…

Линда опустилась на стул и дрожащей рукой надела виртуальный шлем.

А потом одна реальность окончательно заслонила собой другую.

Максу понадобилось всего несколько секунд, чтобы понять, кто перед ним. Его бледное измученное лицо исказилось от ненависти.

— Отойди от меня, — прошипел он. — Я не буду с тобой разговаривать. Убирайся отсюда!

Он говорил по-русски, но она понимала каждое слово.

Алекс, будто не слыша, наклонился над открытой капсулой, положил руки ему на плечи.

— Я не хочу, чтобы ты умирал, — мягко сказал он. — Мне будет больно, если ты умрешь.

Макс приподнялся и со стоном выбросил вперед кулак, но Алекс легко перехватил его руку за запястье. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, потом у Макса задрожали губы.

— Лешка, ну зачем ты опять согласился… — прошептал он.

— Чтобы ты жил, — ответил тот.

Гринберг откинул назад голову и закрыл глаза, волосы на его висках потемнели от пота.

— Только не такой ценой, — пробормотал он.

Алекс пальцами раскрыл его сжатый кулак, накрыл его ладонь своей.

— Максим, — мягко сказал он.

Тот не ответил. Его дыхание было коротким и хриплым, будто он слегка задыхался.

— Максим, наши разумы не соприкоснутся.

— Я тебе не верю, — прошептал тот.

— Я хоть раз обманул кого-нибудь?

Тот открыл глаза и посмотрел на Зевелева.

— Ты обманул всех, — с горечью сказал он.

Алекс отрицательно покачал головой.

— Нет.

Они снова молча смотрели друг на друга.

— Поверь мне, — тихо сказал Алекс. — Пожалуйста.

Лицо Гринберга исказилось, как от боли.

— Пожалуйста, — повторил Алекс.

Нэлл казалось, что в воздухе между ними вспыхнет электрическая дуга, так высоко было напряжение. И — что-то произошло. Будто заржавленный капкан в душе Макса с усилием и скрежетом разжал зубья.

— Лешка, — прошептал он.

Дикая радость Си-О — или Алекса? — хлестнула ее по нервам, а в следующую секунду крошечное черное жало, выскользнувшее из пальцев Зевелева, аккуратно и точно укололо Макса в сонную артерию.

— Теперь спать, — мягко сказал он.

Тот еще пару секунд пристально смотрел на него, а потом его глаза затуманились и закрылись.

Нэлл возвращалась в реальность как из глубокого обморока. Она слышала звуки… голоса, плач. Кто-то плакал навзрыд, и чей-то голос (Марики?) бормотал успокоительные слова.

— …Смыло в море, — совсем рядом произнес голос Дэна. — Ничего, сейчас вернется.

Нэлл с усилием подняла голову и открыла глаза.

Кают-компания. На столе — пустая посуда, недопитый сок. Дэн и Том сидели рядом с ней, один слева, другой справа. За соседним столиком рыдала Линда, и Марика обнимала ее за плечи.

— Ты как, в порядке? — спросил Дэн.

— Макс согласился, — сказала Нэлл.

— Да, я уже сказал об этом, — кивнул Венфорд.

Том смотрел на нее, как ей показалось, с горестным изумлением.

Нэлл глубоко вздохнула и дрожащей рукой опрокинула в себя стакан с остатками сока.

— Представляю, какой отходняк сейчас у Алекса, — пробормотала она.

— Мне кажется, патрон еще не отпустил его. Ну да ладно. Все будет хорошо, — и Дэн, поднявшись, успокаивающе хлопнул Тома по плечу.

Нэлл проводила его взглядом.

— Пойдем, — велел Том и тоже поднялся.

Они вышли в коридор и молча пошли рядом в сторону каюты Нэлл. Молчание было тяжелым и холодным, как ртуть — или ей так казалось. Ртуть лежала на сердце, ртуть скользким комом лежала в желудке. Такой же холодный ком лежал у нее на сердце два года назад, когда Джон Сэджворт объявил ей, что не будет продлевать их брачный контракт.

Они вошли в каюту, и Том кивнул на кровать.

— Садись.

Она села. Он опустился перед ней на пол так, что их глаза оказались почти на одном уровне. Взял ее руки в свои.

— Нэлли.

Ей показалось, или в его голосе не было холода?

— Расскажи мне, как это случилось.

Она глубоко вздохнула. Потом еще раз.

— Я не знаю точно. Я думала, это сон. Мне приснилось, что однажды ночью ложемент стал черным и живым. Ну, ты знаешь, как выглядят углеродные капли.

Том кивнул.

— Я подошла и села в него. И почти сразу же заснула снова. А утром все было как обычно. Ложемент серый, затылок целый, — она нервно усмехнулась. — И я подумала: зачем я буду напрягать Линду, ей и без моих снов хватает работы.

— Но на самом деле ты знала, что это был не сон, — не то спросил, не то заметил Том.

— Нет, я не знала, — ответила она. — Подозревала, но не знала. И еще я не знала, хочу ли я, чтобы это был только сон… Мне было хорошо с ним. Очень.

В глазах Тома мелькнула тень.

— Нэлли, почему ты мне ничего не сказала?

— Не хотела тебе нервы трепать. Из-за того, что могло оказаться просто сном. Я же видела, как ты к этому относишься.

— А ты? Как ты к этому относишься?

Нэлл твердо посмотрела ему в глаза.

— С радостью, Том. Как к величайшей удаче в своей жизни. Как к возможности увидеть мир изнутри чужого разума, гораздо более мощного, чем наш.

Он глубоко вздохнул и отпустил ее руки. Встал, прошелся по комнате. Остановился, глядя на сияющий цветок лотоса на постере. Сказал, не оборачиваясь:

— Я не знаю, что мне делать. Я смотрю, как вы один за другим прыгаете в пропасть, дна которой не видно, и не знаю, как вас остановить. Мне страшно, Нэлл. Ты не представляешь, как мне страшно. Не за себя — за вас.

— Не надо бояться, Том. Я уже плавала в потоке его мыслей и видела его глазами. Там нет ничего злого.

— А между тем он говорил, что умеет причинять боль и убивать. И я почему-то ему верю.

— А мы разве не умеем?

— И мы умеем, — вздохнул Том. — Еще как умеем. Вот поэтому мне и страшно, Нэлли. Я смотрю на Марику и вижу, что можно искренне любить своих зверей и при этом ставить над ними опыты. Ты говоришь, в Си-О нет ничего злого? В ней тоже нет ничего злого. А как умирают ее звери? Хреново умирают. Очень хреново.