Марик Лернер - Колонист. Часть первая. Слуга

— Ян! — позвал я и добавил на фламандском распоряжение, отчего Рейс расплылся в счастливой улыбке и быстро побежал к воротам форта.

— Что ты ему сказал? — настороженно потребовал вождь.

Намеренно приказал не по-франкски. Пусть поразмыслит и понервничает.

— Угощайся, — показывая на разложенные на досках, где мы сидели, яства, предложил я ему. Не то чтобы нечто диковинное вроде морской рыбы, но вряд ли под конец сезона у них водится мука и есть лепешки из зерна. Разве желудей вымочили и перемололи. Едал такое — без привычки совсем не идет, и вкус неприятный. Все же такой пищей свиней хорошо кормить, а не людей.

Лето нынче было жарким, зима снежной, а на собранных со всего побережья продовольственных запасах мы прочно сидели и не собирались ни с кем делиться. Голод у ирокезов не начался исключительно по причине заметного уменьшения поголовья. В каком-то смысле им даже выгоден обмен. Получить вместо белых неумех, привычных к жизни в определенных условиях, скво. Все равно колонистки по большей части сдохнут от непосильного труда, а так можно показать заботу о своих.

Кто-то думает, что жизнь индейцев весела и легка на природе, не требует излишнего труда? Застрелил оленя и кушай. Ага, хватает забот — от выделки кожи до шитья одежды и обуви. Самой грязной и тяжелой занимаются пленницы.

— Пиво хорошее, — сообщил я, наливая в кружки. — Вина мы не нашли, да здесь и не бывает приличного. Дикая кислятина даже на мой невзыскательный вкус.

Он уставился на появившихся на стене людей. Троих пленных индейцев-мужчин приволокли, поставили на колени, накинули петли на шеи. Черные Глаза вскочил, а его воины схватились за оружие. Мои парни тоже выставили штыки, готовые драться.

— Раз обмен не состоится, — объяснил я, когда три тела повисли на веревках, дергаясь в агонии, — зачем кормить бесполезных и, возможно, опасных?

У вождя в глазах светилась ненависть. Будь он помоложе — непременно бы не выдержал, и началась бы свалка. Может, меня и достали бы, но он сам и два десятка его воинов, а также десяток только что обмененных, тоже очутились бы в могиле. У нас в овраге уже имеется массовая, и не одна. Сначала воины, потом погибшие при штурме и убитые позже, а также помершие от болезней. Таких тоже хватает. Только своих мы хороним отдельно. А то место называется «последний путь индейца».

Черные Глаза сумел удержаться. Даже выдавил из себя нечто вроде понимающей улыбки и скомандовал своим воинам вести себя спокойно.

— Но если сделаешь, как я просил, у меня еще есть воины на обмен. Какое-то время подожду, а потом… — я провел рукой по горлу.

— У меня тоже есть для тебя подарок, — сказал вождь, подзывая жестом одного из воинов и посылая его в лагерь, сказав нечто на ухо.

Решил поинтриговать. Я молча выпил пиво, дожидаясь сюрприза. И получил его в полной мере. Приведенная женщина смотрелась жутко. Нос сломан, лицо в рубцах от ударов и всех цветов радуги. Судя по походке, и тело все в синяках, и как бы ребра не поломаны. На руках следы от ожогов, а ноги замотаны в какие-то тряпки, и когда ступает по снегу, остаются кровавые следы.

— Она крайне строптива, — сказал Черные Глаза, якобы сожалеюще мотая головой.

И вновь стоят друг напротив друга разъяренные вооруженные люди, а старый индеец смотрит с неприкрытой усмешкой. Теперь он проверяет мое терпение и умение держать своих воинов в руках.

— Не могу не ответить тем же, — сказал я, растягивая в улыбке рот. — Подарок за подарок. Белую Рубаху сюда, — потребовал, повышая голос.

Минут через десять девушку привели. Вот уж натурально дикая кошка. Горячая, среди товарок по плену влиятельная, несмотря на молодой возраст. На глаз лет семнадцать. Трижды пыталась сбежать, и на работу ее уже не водили. Сидела взаперти, гордо отказываясь стирать вещи белых в качестве наказания. Можно было бы запороть в назидание остальным, однако мне ее открытость даже нравилась. Прямо говорила что думает, не стесняясь в выражениях. Не часто такое увидишь. Большинство станет в глаза улыбаться, а повернешься спиной — загонит нож под лопатку. Это я и про белых, и про краснокожих, и про черных, и наверняка желтые не отличаются по поведению.

— Я мог бы ей прямо сейчас сломать обе ноги, чтоб наказать за попытки удрать, — заявил я достаточно громко для всех, — но уважаю мужество и силу характера.

Ага, моргнула. В очередной раз убедился: прекрасно франкский понимает и наверняка разговаривает. Специально не показывает и три ломаных слова демонстрирует публике.

— Надо ценить храбрость, даже если это твой враг. Ты свободна, — толкнул ее в спину к остальным индейцам. — Обмен есть обмен. Голова за голову. А тебе, вождь, скажу так: калечить женщину без очень веской причины — вообще поведение отвратительное. Я думал об ирокезах гораздо лучше, уважая их прежде. Теперь пересмотрю отношение. Враги — да. Но не звери, алчущие крови. Я ошибся.

— Они убили Альфонса, Марселя, Огюста, Анну…

То есть мужа, его брата, свекра и свекровь. Всех.

— …Ничего не говоря и не требуя, просто стали бить томагавками и ножами. Даже не стреляли. Мужчин — во дворе, когда те вышли по хозяйству с утра, я потом видела тела, — она не плакала, а почти выла, — их рубили, как скотину, на части, уже мертвых.

Я абсолютно не представлял, как ее успокоить, и надо ли вообще. Может, она должна выговориться и сама успокоиться. Только и остается беспомощно гладить по обрезанным вкривь и вкось ножом волосам и продолжать слушать. Не кюре же к методистке звать для исповеди. Вот уж сюрприз подкинул вождь, задави его медведь. И очень похоже, не случайно. Веселое замужество у Рут вышло, не дай Господь такого никому.

— Я слышала, как они кричали, но стояла, будто парализованная. Анна кинулась наружу, и ее встретили прямо в дверях. Сразу голову проломили. Мозги с кровью аж потолок заляпали. Я стала заряжать ружье и не успела. Когда индейцы ворвались, первого только и сумела прикладом ударить. Сильно била. Ему не понравилось. Сбил на пол и принялся избивать ногами.

Она всхлипнула, и я с изумлением осознал, что это смех.

— Будь на нем сапоги — там бы, наверное, и осталась. А мокасины что, мягкие. Неприятно, но терпимо. Я теперь большой специалист по разным видам битья. Как правильно пинать, чтобы следов не оставалось или как раз были, но при этом не калечить. А как двинуть, не испортив товарного вида, или нарочно разделать лицо навечно. Но тогда… я не понимала. Все болело, когда выволокли из дома и бросили прямо в грязь, поджигая дом. Я еще не поняла, что кровь из меня течет не от побоев, а от выкидыша. Я ведь была беременна… — Она в голос зарыдала.

— Все хорошо, — беспомощно повторял я, гладя ее по голове, — все закончилось, Рут. Твои все живы, Жак, Мария, Кэтрин и Том. Все уцелели. Ты можешь вернуться домой.