Николай Басов - Мир вечного полдня

— Ампутация? А я думал, даже не перелом, раз нет гипса.

— Нет, вчистую, до самого запястья. Учусь писать левой.

— И где вас так?

Кошеваров поморщился, потом хлопнул Ростика по плечу и предложил:

— Вояка из меня получился, сам видишь, не очень толковый. В первом же бою, когда они только налетели, едва ли не первым же выстрелом…

Они вошли в кабинет Рымолова. Тот сидел на своем месте и поочередно здоровался со всеми, кто подходил к его столу.

— Хорошо, хоть жив остался, — продолжал бывший мэр. — Кажется, так принято говорить в подобных случаях.

— Но ведь вам же больно, наверное? И работать трудно.

— Сидеть дома не могу. Сегодня второй день, как выпросился на работу. Его, — он сдержанно кивнул на Рымолова, — едва уговорил, все талдычит, что мне нужно подлечиться.

С этими словами он отошел, и Ростик устроился на вполне удобном стуле у самой стены, где было тесновато, но уютнее, чем на виду у начальства.

По сравнению с первыми заседаниями в этом же кабинете сразу после нашествия саранчи, изменения произошли разительные. Появились два отменных стола, поставленные традиционной литерой Т, с хозяином кабинета вместо верхней точки над ней. Вдоль стен для посетителей ранга Ростика были расставлены широкие креслица с сиденьями из очень хорошего, плотного дерматина. Окна были все вымыты и сверкали привычным полуденным солнцем. Вдоль узкой стены, у потайной двери в личную комнату, стояла пара шкафов. В них были книги. И карты.

Эти рулоны из очень плотной синеватой бумаги, поставленные на торцы, вложенные одна в другую, могли быть только трофейными картами. Ростику жутко захотелось наплевать на приличия и заглянуть хоть в одну из них, но он все-таки усмирил себя и остался сидеть.

Среди присутствующих практически не было незнакомых лиц. Хотя, по сравнению с обычным заседанием, их было существенно больше. Впрочем, теперь Ростик не знал, кто является завсегдатаем этих посиделок, а кого приглашают лишь время от времени.

Вот, например, Вершигора. Его «Известка» давно уже закрылась, но он все равно крутился около этого кабинета, как будто не умел ничего другого, а может, и вправду не умел?

Или, например, Тамара. Ростик точно знал, что его дражайшую тещу не очень-то часто теперь приглашают к обсуждению серьезных проблем, но все-таки сегодня она присутствовала. Так или иначе, Ростику знать все эти нюансы было необязательно, до положения канцелярской крысы он пока не упал… Или не поднялся?

— Так, — Рымолов долгим взглядом обвел кабинет, лица присутствующих. Заседание началось. — Будем трогать, как говорят машинисты. Дондика нет… Значит, — голос Председателя стал задумчивым, словно бы он обращался к себе самому, — его еще не выписали из больницы. Обещал быть, но не пришел, выходит, что плох. Жаль.

— Имейте совесть, Андрей Арсеньевич, — заговорила мама. Ростик даже обернулся на ее голос, а он и не заметил, что она тоже тут. — Всего-то десять дней прошло, как он получил свои раны. А вы…

— Нет, я с медициной не спорю, — поднял руки Рымолов. — Просто работы очень много. Ладно, начнем по порядку. Тамара, что у вас?

Теща даже вставать не стала, с места принялась докладывать:

— С продуктами питания проблем не будет. Никаких. Пожалуй, наоборот, появился некоторый перебор, урожай-то будем собирать для шестидесяти тысяч человек, а сеяли для восьмидесяти. Кроме того, Андрей Арсеньич, ваша тактика, так сказать, поощрения подсобного хозяйства привела к тому, что и с мясом мы… можно сказать, утратили статистику. Особенно по дешевым видам — куры, утки, частично свинина. Складывается впечатление, что у частников они по три раза в неделю плодятся.

— Это хорошо, — Рымолов блеснул глазами. — Хорошо, что мы утратили статистику. И с огородами, я полагаю, во время нашествия ничего не случилось. Значит, все эти свиньи с утками и впредь по три раза в неделю будут плодиться. Особенно у частника.

— Да, сейчас они все в частники перешли, — подал голос Кошеваров. — Даже председатели колхозов и то… Мне кажется, скоро у нас появятся зажиточные.

— Давайте оставим споры по классовым проблемам, — предложил Рымолов. — Я в тысяча первый раз говорю, пока у нас нет денежного эквивалента — ни кулаков, ни богатеев у нас не будет.

А что будет, спросил себя Ростик. Эх, был бы отец, он бы объяснил, как и что в действительности происходит. Во время зимовок они очень откровенно об этом разговаривают. И до многого додумались.

— Тогда у меня всё, — закончила Тамара Ависовна.

— Борис, давай.

— Опять, — начал Перегуда как директор обсерватории, — разгромлена биостанция. Я полагаю, пытаться воссоздать ее еще раз без серьезного, очень серьезного охранения не имеет смысла. Кто-нибудь ее снова развалит, потеряем людей, причем обученных, каких нам некем заменить…

— Погоди, — прервал его Рымолов. — Кто разрушил биостанцию? И почему у нее не было охраны? Мне докладывали, что охрана у нее отменная, не хуже, чем у нас тут, в Белом доме.

— Мы тут сидим, а они все там — на кладбище.

— Ладно, дальше, пожалуйста.

— Обсерватории здорово досталось, но в принципе все основные приборы целы, и мы уже приступили к регулярному наблюдению. Вот радиотелебашню они нам на прощанье свалили, шар смялся и треснул. Придется его чинить и снова ставить. А людей нет.

— Поставим. Не так уж много работы с этим шаром. Дальше.

— Библиотека, разумеется, уцелела. Кроме того, довожу до всеобщего сведения, что научно-техническая комиссия по изучению летающих лодок приступила к работе. Составляются чертежи, определяются принципы работы этих… механизмов.

— Получается? — с интересом спросил Рымолов.

— Не очень. Скорее всего воссоздать их мы долго еще не сможем. Зато кое-что уже сейчас можем починить, но это, извините, не моя проблема.

— Да, лодки… — протянул Рымолов, глядя в окно. — Кстати, почему так много названий этих… лодок? Кто их самолетами зовет, кто лодками, кто бочонками, кто летающими столами? Может, придумаем общее название?

— Люди сами придумают, — веско произнес Кошеваров.

— Пожалуй. Ну, и что у нас по лодкам?

Начал докладывать Поликарп Грузинов, который медленно, но верно становился мастером на все руки.

— Всего захвачено более шестидесяти лодок, не имеющих неустранимых повреждений, главным образом на стадионе. Больше десятка сейчас уже можно поднимать в воздух.

— Пробует кто-нибудь? — спросил Рымолов. — Есть у нас такие энтузиасты?

— Ким сейчас на аэродроме учится. Прямо не вылезает из машины, один сжег больше топлива, чем десяток других курсантов.

— Топливо, да, — проговорил опять про себя Рымолов и сделал заметку в одном из кучи разбросанных на столе блокнотов. — Топливо… Продолжай.