Николай Басов - Мир вечного полдня

Зверь теперь не ревел, он словно бы урчал, разговаривая сам с собой. В его голосе Рост не мог различить никакого подобия тому слову, которое он только что выкрикнул. Но это ничего не значило.

Наконец чудовище в деревянных доспехах пришло к решению. Медленно, чтобы не вызвать нежелательную реакцию, он поднял кулак и хлопнул по щиткам сбоку.

— Двар! — прогремело над холмами. Четко и ясно, словно клеймо на клинке.

Ростик посидел, ожидая, что теперь будет. Потом нащупал левую связку. Он надеялся, что его движение, скрытое лошадиной головой, останется незаметным.

Двар, или как его там, поднял свою оглоблю, уместил в специальном пазу доспехов на животе, навел на камень, находящийся от них в сотне метров, и выстрелил. Молния серовато-зеленого цвета, довольно ровная, как лазерный шнур, и в то же время какая-то ребристая, на некоторых отрезках чуть более яркая, а иногда тусклая, почти невидимая, ударила в камень величиной с Ростикова жеребца. Раздался не очень сильный хлопок, камень треснул, осколки полетели в разные стороны.

Теперь Ростик знал, что делать. Он освободил левую связку из петли и осторожно поставил ее на выступ камня сбоку, но так, чтобы Двару она оставалась незаметной. После этого, стараясь не спускать глаз с чудовища в доспехах, он стал откатываться к своим.

Он прошел пятьдесят метров, семьдесят… Двар взревел, он требовал. И ясно было, чего он хотел. Еще чуть-чуть, подумал Ростик, стиснув зубы, еще десяток метров, а не то впечатления не произведет…

Двар опять взревел. На этот раз его оглоблеподобное ружьецо дернулось вверх. Словно оно действовало по собственной воле, и только благодаря недюжинной реакции двар сумел поймать его на полпути. Все, больше ждать не нужно.

Ростик остановился, успокоил жеребца как мог, поднял автомат. Проверил прицельную планку, чтобы не промахнуться… Тут не должно быть промаха. Приложил приклад, жаль, не удается убаюкать автомат в руках, как в колыбели, панцирь мешает и перчатки эти… Нужно было хоть правую снять — не догадался. Поймал на мушку светло-желтый брусочек динамита…

Выстрел почти слился со взрывом. И взрыв этот был весьма впечатляющ. Осколки камня взвились метров на десять, почти скрыв чудовище в облаке дыма и пыли. Когда пыль осела и двар снова стал виден, его ружье уже покоилось сзади, в специальном гнезде, сделанном в доспехах.

Он стоял и смотрел на людей, на Ростика, на остальных. Он даже не раздумывал, он уже все придумал, он просто смотрел. Потом повернулся и пошел вниз, в сторону ближайших овражков…

На миг мелькнул хвост, и Ростик ахнул — ящер, огромный, разумный, умеющий управляться с лазерным ружьем ящер. Да еще к тому же в доспехах! И какие же у них могли быть шансы против него?

Но теперь об этом следовало думать лишь теоретически. Двар ушел.

Откуда-то сбоку послышалось цоканье копыт. Ростик повернул голову, это были, конечно, старшина с Пестелем.

— Молодец, — сказал Квадратный. — Если бы не твоя хитрость…

— Да, что и говорить — дипломат! — с удовольствием высказался Пестель и захохотал.

Старшина устало и напряженно, но все-таки вторил ему. И лишь тогда Ростик понял, что не может разжать челюсти, чтобы посмеяться с ними заодно… Но это было неважно. Они были живы, а значит, у него был шанс посмеяться в будущем.

На следующее утро, когда все волнения поутихли, Пестель начал вдруг выражать свои восторги:

— Нет, ну ты подумай — разумных уже пять рас!

— Почему пять? — удивился старшина. — Четыре — вместе с волосатиками и зеленокожими.

— Правильно — эти, да еще бегимлеси с дварами, — поддакнул Ростик.

— Насекомых забыли. У них тоже появлялись признаки разумности — оружие, тактика, склонность воровать металл…

Рост со старшиной некоторое время ехали молча. Насекомых они отказывались считать разумными. Даже в минимальной мере, как новый вид разума — коллективный, ульевый или массовидный.

— Этих никто не забыл, просто они…

Тоже правильно, старшина не умел это сформулировать, но Ростик его отлично понимал. Насекомые были слишком уж чуждыми, слишком неживыми для людей. Их тела были сухими и ломкими, из них текло слишком мало крови и не того цвета.

И все-таки, подумал Ростик, все-таки… Чуждость не самое плохое, нужно только тоньше решать проблемы контакта, который следует строить на наших условиях, нашими методами. Только как? И получится ли?

Стоп! Он удивился — что это я? Размышляю о насекомых, словно с ящерами и пернатыми бегимлеси мы уже не только в дипломатию играем, но и договор коллективной безопасности подписали?

И все-таки Ростик почему-то думал, что это возможно. Почему, как, для чего, что возникнет между ними — он даже в приступе ясновидения не мог бы предсказать, но почему-то считал, что это возможно. А не была ли сама эта уверенность малозаметным приступом, вдруг подумал он. Без потери сознания, без холодной тошноты, волны боли, временной слепоты?.. Если так — то я согласен… Внезапно он услышал, как ребята продолжали разговор.

— Хорошо, давай считать людей пятой разумной тут расой, — согласился Пестель с чем-то, что Ростик прослушал. — Все равно пять, а не четыре.

— Да, людей забыли…

— И вот что удивительно — какие они все благородные. Такое впечатление…

Пестелю не дал договорить старшина:

— Если бы Рост не придумал эту демонстрацию силы с гранатами — быть нам ужином для этого бла-ародного!

— И все-таки, если бы у них не было понятия чести, они бы действовали… — заступился за обе вновь открытые расы Пестель.

— При чем тут честь? — внезапно удивился Рост. Оба его собеседника помолчали, поэтому он договорил: — В плен нас нужно было брать, а не дуэли устраивать. На их месте я бы…

— Может, у них не любопытство включается при виде всяких прохожих, а что-то другое? — возразил Пестель.

— Например, слюноотделение, — ехидно вставил Квадратный.

— Поймать новый вид разведчиков — это прямой расчет, а не любопытство. Где, что, сколько, куда, чем вооружены — вот о чем думать следовало, а не об олимпийских играх!

— Интересно, как ты это сделаешь без языка? — спросил Ростика старшина. — Они и так немало узнали, а что не увидели, могут додумать.

— А что не додумали, их не интересует, — подхватил Пестель. — Вот и получается — благородство воина, тут так принято.

Они проехали почти километр, когда Квадратный буркнул, подводя итог дискуссии:

— Нет на войне благородства.

Если бы это сказал кто-то еще, следовало бы подумать, а в устах Квадратного можно было принять к сведению и покончить с этим.

Проход между скалами они нашли уже после обеда следующего дня. Можно было бы и раньше до него доскакать, но они не торопились. Такие вот пошли у них времена, что можно было расположиться на дневной роздых, развести костер, пообедать горячим мясцом и чаем. Никто за ними не гнался, никто не угрожал — благодать!