Сергей Розвал - Невинные дела. Роман

- Вырезать идею-фикс? - повторил он, и вдруг Ферн увидел, что господин Докпуллер тревожно зашевелился. Он даже сделал попытку приподняться, но снова беспомощно опустился в глубину своего необъятного кресла. Советник подскочил к нему. - Ферн, Ферн, я вас не узнаю! - огорченно воскликнул Докпуллер. - Да ведь он вырежет самое главное! - Ферн недоумевающе, но уже испуганно смотрел на хозяина. А тот, перехватив этот непонимающий взгляд, окончательно потерял спокойствие и визгливо, тоненьким голосом закричал: - Остановить! Остановить! Сейчас же остановить!

Потрясенный Ферн бросился вон. Он еще не мог полностью осмыслить того, что хотел сказать хозяин, но твердо знал: хозяин всегда прав, его повеления надо выполнять раньше, чем поймешь их сокровенный смысл.

Прежде всего, Ферн послал Челмэджеру телеграмму с требованием отменить операцию. Не полагаясь, однако, на это, он бросился на аэродром и через четверть часа уже был в пути. За полтора летных часа, отделяющих столицу Докпуллера от столицы страны, советник вполне понял ход мыслей своего повелителя и был по-настоящему пристыжен. Боже мой, это было так просто! В самом деле, он хотел вырезать самое главное: то, что делало генерала безумно испуганным, а потому и безумно храбрым. Только он один мог сделать то, о чем другие лишь болтали: пустить в ход атомную бомбу! А все эти в здравом уме - да разве они лучше его? Разве не безумие тянуть с тем, что потом станет невозможно?

Профессор Челмэджер, получив телеграмму, был озадачен. Он истолковал ее только так, как можно было ее понять: господин Докпуллер боится за жизнь и здоровье своего фаворита. Но профессор был уверен в успехе, требование же Докпуллера лишало его славы, с которой за эти дни он уже успел мысленно породниться. Оставалось одно: ускорить операцию, а потом сослаться на то, что телеграмма запоздала. Профессор отдал необходимые распоряжения своим ассистентам.

Как описать храм медицины, где стены сияют белоснежным блеском, где жрецы в таких же белоснежных халатах, в белых марлевых повязках, полускрывающих лицо, готовятся вскрыть вместилище самого сложного, тонкого и высокого в человеке и дерзновенно вмешаться в таинственные процессы его душевной жизни? Профессор Челмэджер, окруженный ассистентами, священнодействовал. На столе неподвижно лежал усыпленный Реминдол. Скальпель сверкал в руке хирурга.

В этот торжественный момент в операционную, вопреки всем правилам, посмел войти один из служителей и доложил, что профессора немедленно вызывают. Челмэджер яростно посмотрел на нарушителя.

- От господина Докпуллера, - осторожно сказал тот.

Секунду профессор колебался.

- Начинайте без меня! - бросил он ассистентам. - Я сейчас вернусь.

Разговор с Ферном (это, конечно, был он) кончился быстро.

- Вы получили телеграмму? - грозно спросил посланник Докпуллера.

- Уверяю, ему не грозит опасность, - умоляюще сказал Челмэджер.

Ферн не стал слушать.

- Господин Докпуллер не желает, чтобы он выздоровел.

Профессор не понял.

- Во всяком случае, гонорар остается у вас.

Это профессор понял. Ферн тревожно взглянул на закрытую дверь операционной.

- Послушайте, там уже режут?

Челмэджер кивнул. Ферн понял, что терять времени нельзя, и рванулся к двери.

- Халат господину Ферну! - едва успел приказать Челмэджер.

Служитель набросил на плечи гостя халат. Челмэджер и Ферн вошли в операционную.

Ассистенты вскрыли черепную коробку и ждали профессора. Он подошел, с сожалением посмотрел внутрь и, отойдя в сторону, сказал:

- Нельзя! Вы же видите… - Тут профессор добавил латинский термин.

Черепную коробку зашили. Генерала отвезли в палату.

Когда Ферн уехал и все разошлись, профессор вернулся в свой кабинет. Несколько мгновений он сидел неподвижно, затем взял телефонную трубку и набрал номер.

- Господин секретарь? - спросил он. - Профессор Челмэджер хочет немедленно говорить с президентом Бурманом. Доложите, президент знает. Отлично, минуту я подожду. - Челмэджер подождал. - Господин президент? Говорит Челмэджер. Господин президент, тщательно обдумав, я решил принять ваше предложение. Отлично. Благодарю вас!

Челмэджер повесил трубку. Что ж, от славы пришлось отказаться… Зато…

Так неожиданно для самого себя профессор решил задачу о двух зайцах. Жалко, что о блестящей операции профессора Челмэджера не появилось ни одной строчки ни в медицинской, ни в общей печати.

Президент Бурман ликовал: он вышел победителем в тайной борьбе с Докпуллером. Как бы он был поражен, если бы узнал, что операцию остановили не двести тысяч, переведенные им Челмэджеру, а всего лишь одно слово всесильного Докпуллера. Как ни был опытен и ловок в политических интригах господин Бурман, его творчество в этой области не поднималось до тех высот, где парил докпуллеровский гений интриги. Реминдол обречен остаться безумцем, значит, он больше не будет политическим вождем - вот примитивный тезис, в который свято верил господин Бурман. Он и не подозревал, что из той же предпосылки господин Докпуллер делает совсем иной вывод. Он не понимал, что сам платил за свое будущее падение.

Не дальше чем через неделю после несостоявшейся операции господин Докпуллер вызвал своего советника.

- Нельзя терять время, - сказал он, и Ферн понял. - Зачем ждать? Вы уверены, Ферн, что теперь удастся протащить его через выборы? После этого скандала?

Нет, Ферн не был в этом уверен.

- Мы в стороне, Ферн, понимаете, в стороне, что бы ни случилось. Дело организуют патриотические лиги. Вы только финансируйте. Но помните: мы ни при чем!

Докпуллер кивком головы отпустил советника. На этот раз он дал более подробную директиву, так как, раздосадованный промахами своего советника, начинал моментами испытывать недоверие к его способностям.

Господин Ферн, стремясь исправить свое пошатнувшееся положение, развил бешеную деятельность. Он явился в столицу, и в столичное отделение фирмы Докпуллера началось паломничество многочисленных вождей и глав патриотических лиг, ассоциаций, орденов и обществ.

Здесь побывал сенатор Хэйсбрук, Железный Командор «Великанского легиона», человек весьма энергичный, громоподобным голосом выпаливавший обрубленные фразы. Он нисколько не изумился предложению поставить во главе государства безумного генерала и проревел:

- Клевета! Клевета! Он не безумец! Я слышал его. У нас на собрании. Призывал бросить атомную бомбу на коммунистов. Нормально, тысяча чертей, вполне нормально!

Сенатор Хэйсбрук любил это хотя несколько затасканное, но энергичное восклицание, считая, что оно как нельзя лучше оттеняет его мужественный характер.