Михаил Грешнов - Фантастика 1984

— Не бойся, — проговорила она, поймав меня в ладонь, и я на себе испытал, как неприятно, когда тебя разглядывают. — Вот здесь я жила, пока ты меня не выловил. Смотри, как тут красиво и просторно, не то что в твоем аквариуме. И вода чистая. А вон то клубящееся облачко — рачки дафнии. Не узнаешь? Да-да, те самые, трупиками которых ты кормишь своих рыб. Посмотри, какие они прекрасные на воле, живые. Хочешь, покатаю тебя на водяном ослике? Нет, давай лучше проведаем моего приятеля жука-водолюба. Он сорвет тебя водяной орех чилим, и ты будешь жить долго и счастливо. Поплыли. Осторожней, это вовсе не сухой лист, а морской скорпион. Если его не трогать, он безобиден, но коль заденешь, пеняй на себя. Впрочем, тебе ничего не угрожает — ведь все это лишь в нашем воображении.

Я и впрямь чувствовал себя в безопасности, будто находился в защитной камере. С любопытством, изумлением рассматривал мир речной заводи с островками лилий на воде, подводными травами и цветами. Надо мной вдруг завис огромный колокол из пузырьков воздуха.

— Его соорудил паук-серебрянка, — мимоходом объяснила Берегиня, и мы поплыли дальше. По дну речки расхаживала какая-то птица.

— Это моя подружка оляпка. Люди считают, что среды птиц и рыб — две несовместимости, а вот оляпка соединила их: она живет и в воде, и на суше, на деревьях. Но что-то я не вижу водолюба. Сейчас заход солнца, и он, должно быть, любуется им. Поплыли наверх!

Мы всплыли на поверхность заводи, и сердце мое восторженно заколотилось. Над водой бушевала снежная метель, подсвеченная розоватыми лучами заката. Зрелище было настолько романтическим, что я замер. Вышел из оцепенения, лишь когда ощутил, что кто-то теребит меня за плечо.

— А? Что?! — вскрикнул я.

Обхватив меня за плечи, рядом стояла Людмила, в слезах, и пыталась оттащить меня от аквариума.

Я стер со лба испарину, подошел к дивану и лег.

Людмила плакала.

— Ну чего ты? — стал я грубовато утешать ее. — Засмотрелся, задумался, а ты уже в панике.

— Витя. — Людмила всхлипнула. — Она изведет тебя. Почитай в энциклопедии… За русалками водятся такие особенности. И Благушина сказала мне…

— Глупости, — отмахнулся я, вспоминая только что виденное. — После работы хочется отдохнуть. И тебе рекомендую медитации у аквариума.

— Нет, Витя, ты как-то нехорошо наклонился над аквариумом. У тебя вид отрешенного, ты живешь в нереальности…

Теперь я стал осторожней. Выбирал время, когда Людмилы не было дома, и путешествовал в мир Берегини. С каждым разом это остановилось все необходимее. В конце концов я и впрямь научился отдыхать у аквариума, как на лоне природы.

Обычно я возвращался с работы домой в душном, битком набитом автобусе, и каким это было удовольствием — очутиться в лесу, на берегу речки или прямо в ее прохладной воде. До сих пор я представлял духовную жизнь как нечто состоящее из чтения, походов в театр, кино, дружеских бесед. И вот оказалось, что есть иные, до сих пор неведомые мне формы духовности. В мире Берегини не было книг, но была способность проникать в суть другого существа. Берегиня не знала, что такое телевизор, зато умела с помощью воображения так перемещаться в пространстве и времени, прихватив с собой и меня, что создавалась полная иллюзия истинного путешествия.

Я глубоко ошибался, полагая, что мир ее ограничен лишь заводью подмосковной речки. Была ли это память предков или что-то иное, но в каких только местах мы не побывали! Плавали в холодных пространствах Печоры и Юкона, в голубых водах Ориноко и Байкала, я узнал вкус воды горных озер и артезианских колодцев. Леса, прерии, долины и холмы — все бугры и выемки нашей планеты я почувствовал, пропустил сквозь себя. Встречались водоемы, где я задыхался, дергался в судорогах от удушья — настолько они были отравлены человеком.

А Берегиня, вероятно, не без умысла перемещала меня из прозрачных источников в испорченные, мутные лужицы, а оттуда вновь в кристально чистые воды.

Однажды я уехал в месячную командировку в Сибирь. Мне довелось побывать на Алтае, в горах. И там, в свободные часы, я вспоминал о Берегине.

Вернувшись в город, я поехал домой, и первым моим желанием было увидеть русалочку. Ключ плясал в моей руке, пока я в нетерпении открывал дверь. Было лето, и в этот жаркий полдень комната должна быть залита солнцем. Сбросив в передней туфли, я с ходу толкнулся в гостиную. Быстрым шагом направился к аквариуму и замер… На стеклянной стенке, перевесившись через нее так, что «туловище» согнулось пополам, висел огромный желтый лигух. Вода в аквариуме была мутной и зловонной. Я смотрел на лигуха, в котором ничто не напоминало Берегиню.

В коридоре на журнальном столике белел конверт. Я машинально взял его, распечатал. Ко мне обращался известный биолог Абросимов с просьбой о встрече. До него дошли слухи о диковинном существе, выловленном в подмосковной речке и проживающем в одном из южных городов у некоего врача… Абросимов собирался приехать, как только я смогу его принять.

— Что тут без меня случилось? — спросил я Людмилу, когда она пришла с работы.

— И тебе непонятно? — засмеялась она.

Цивилизацию мыслящих растений впервые описал Фламмарион. Впрочем, у него были предшественники. Разве травы и деревья в фольклоре не разговаривают с человеком? Когда Нарцисс превратился в цветок, то он не потерял самосознания.

Только оно как бы переключилось на другой уровень.

В современной фантастике люди часто встречаются с фитоморфными цивилизациями [1] Фитоморфный — буквально: подобный растению, растениеобразный. Образовано по аналогии с выражением «антропоморфный». . Особенно блистательно эти контакты описаны у К. Саймака.

Идея фитоморфных цивилизаций интересна во многих аспектах. Прежде всего она свидетельствует о том, насколько далеко продвинулся человек в преодолении антропоцентризма! Это прекрасно. Ведь снятие шор и рамок расширяет сознание.

А узость антропоцентризма известна. Даже в пределах земной биосферы эта форма ограниченности привела к непоправимым ошибкам. Сколь же трагически неверной она может оказаться в масштабах космоса!

Материя неисчерпаема. И материя неизбежно приходит к разуму! Эти философские положения вдохновляют. Неисчерпаемая материя должна идти к разуму неисчислимыми путями.

Это логично, это естественно. Наше сознание должно адаптироваться к бесконечности мира. Эта бесконечность несводима к монотонной протяженности, к неограниченному повторению одного и того же. Тут предполагается и бесконечность в качественном разнообразии явлений. В мире много небывалого, непредсказуемого!

Цивилизация растений — это, конечно, фантастика. Но фантастика эвристичная! Она дает импульс для творческой мысли, для нетривиальных поисков. Строгость логики и воля воображения — вот два крыла, поднимающих мысль. Но не всегда они находятся в равновесии, иногда здесь нужен перепад, асимметрия. Крыло воображения дает резкий крен вверх — и мысль быстро набирает головокружительную высоту. Эти виражи нередко кончаются падением на трезвую почву фактов.