С. Орловский - Без эфира

Через несколько шагов О'Кейли наткнулся на тело человека, лежавшего ничком, лицом вниз и еще вздрагивавшего в последних конвульсиях.

А немного поодаль он стукнулся головой о железные ступеньки лестницы орудийной платформы и услышал знакомый голос наводчика первого орудия.

— Кто тут?

— Это вы, Мойк? — закричал в свою очередь О'Кейли, стараясь побороть шум ветра.

— Господин лейтенант? Да, сэр, это я… Спаси нас, святой Патрик. Что это такое творится, сэр? Кажется, началось светопреставление.

— Похоже на то, Мойк, — ответил О'Кейли, — дело плохо. Что вы тут делаете?

— Жду смерти, сэр, — ответил унылый голос наводчика, — я уже наполовину замерз.

— Вы не знаете, кто это сейчас стрелял рядом?

— Кажется, командир, сэр. Он был здесь у первого орудия, и я узнал звук его кольта.

— Так это первое орудие?

— Да, сэр, я не двигался с места с тех пор, как налетела буря.

— Надо бежать отсюда, — сказал О'Кейли — ведь тут рукой подать до убежища вдоль рельсов.

— К чему? Не все ли равно, где умирать? Да я и не могу двигаться… Пальцы совсем не действуют.

— А все-таки лучше, чтобы конец пришел на людях, чем в этой пустыне. И потом может быть удастся немного отогреться.

— Отогреться? О да, сэр… Если бы чуточку стало теплее…

— Ну так двигайтесь, Мойк, будьте мужчиной.

И два человека, цепляясь друг за друга, поползли вдоль рельс, припадая к земле и отворачивая лицо от ветра, останавливающего дыхание. Песок, поднятый им, забивал рот, хрустел на зубах, проникал в легкие и вызывал тяжелый, болезненный кашель.

Так прошло с полчаса: они сделали, вероятно, не больше половины пути, когда вдруг ветер упал так же внезапно, как и налетел, и в наступившей тишине ясно стали слышны крики и стоны людей, копошившихся в темноте, и отчаянные вопли сирен откуда-то издали, — очевидно с кораблей, блуждающих наудачу вблизи берега и лишенных возможности ориентироваться без света, без компаса, без каких бы то ни было указаний о направлении движения.

Обрадованные путники встали на ноги и продолжали путь, взявшись за руки и шагая по шпалам.

Но едва сделали они таким образом десятка два шагов, как пошел сухой и колючий снег, в несколько минут покрывший землю толстым ковром, в который ноги уходили выше щиколотки.

Почти в то же мгновение Мойк наткнулся на стоящий на пути вагон, возле которого слышна была возня десятков людей, сдавленные крики, звуки борьбы, изредка револьверные выстрелы.

— Что это такое? — с недоумением спросил О'Кейли, прислушиваясь к необычайному шуму. — Неужели японцы ухитрились в этой темноте сделать десант?

— Нет, сэр, — ответил, стуча зубами от холода Мойк: — я понимаю, в чем дело. Это не японцы. Мы попали на запасный путь, на который сегодня утром доставили вагон с теплой одеждой к зиме…

— Теплая одежда… — О'Кейли точно осенило. Это был луч надежды, возможность согреться, спастись от леденящего холода, становившегося с каждой минутой непереносимее. Мороз захватывал дух, острыми иголками покалывал легкие, трепал все тело страшной неуемной дрожью; руки и ноги коченели все больше, пальцы с трудом можно было разжать.

И вот судьба посылала не спасение, нет — об этом О'Кейли не смел думать, — но по крайней мере отсрочку. Но что было делать? Принять участие в этой звериной схватке и кулаками и зубами отстаивать свое право на жизнь? Это было почти безнадежно в том состоянии, в каком были они с Мойком, с окоченевшими руками и ногами, обессиленные борьбой и ураганом.

Счастливый случай пришел им ка помощь. Сверху, очевидно с платформы вагона, раздался зычный голос сержанта Пирса, человека с пудовыми кулаками и весьма решительным характером, которого все уважали, а многие и побаивались.

— Эй, вы дурачье, — орал он в темноте, и казалось, видно было, как разевается его непомерная глотка. — Куда вы все лезете? Ведь вы околеете, прежде чем добьетесь толку таким образом!

— Тебе хорошо говорить, — перебил его из темноты чей-то голос: — небось, напялил уже на себя пару полушубков… А мы здесь дохнем.

— Молчи, Паркер, — ответил голос сверху — не то я сверну тебе шею, коли ты сюда сунешься.

— Я говорю для твоей же пользы. Вас тут десятка два-три, не больше. А в вагоне запас одежды по крайней мере на тысячу человек!

Послышался одобрительный гул голосов.

— Ну вот — значит хватит на всех с избытком. И если вы не будете кусаться, как бешеные звери, а станете по порядку спокойно получать вещи, вы все оденетесь гораздо скорей. Понятно?

— Верно, — закричали со всех сторон: — давай, Пирс, вещи… Подходи, ребята, по очереди.

Привычка к дисциплине взяла верх, и люди, держась друг за друга, стали подвигаться к дверям вагона, подбодряя впереди стоящих ругательствами и тумаками.

В темноте началась перекличка.

— Эй, Тимми, — кричал один голос, дрожа от стужи и заикаясь: — ты здесь?

— Здесь, дружище, — отвечали сзади — двигайся скорей, а то я окачурюсь, не дождавшись очереди.

— А где Симмонс?

— Симмонсу еще два часа назад оторвало башку японским снарядом.

— Бедняга!

— Кой чорт, бедняга! Я ему завидую. Разве лучше замерзнуть в этой чертовой тьме, где не видишь огонька собственной трубки, когда она торчит в зубах?

— Да что же такое случилось, скажите ради бога? — спрашивал кто-то, и в голосе его дрожал и бился смертельный страх.

— Может быть, затмение? — предположил другой голос.

— В голове у тебя затмение — сказал тот, кто справлялся о Симмонсе: — видал ты во время затмения такую непроглядную темень, в которой отказываются светить земные огни?

— Так в чем же дело?

— А чорт его знает. Телеграф, телефон, радио не работают. Ничего не известно, что творится на свете. Хотели снестись с соседней батареей оптическими сигналами, — ни один прожектор не действует.

— Почему?

— Вот погадай на пальцах, почему. Динамо не дают тока…

— Так попробовали бы ацетиленовый…

— То-то у тебя не спросили совета. Двадцать раз пробовали… Шипит, горит, а света ни на полцента… Точно весь мир в какую-то бездонную черную яму провалился.

О'Кейли думал о том, что он один очевидно знает истинную причину катастрофы, но ведь не читать же было лекцию по астрономии этим обезумевшим от ужаса и полузамерзшим людям. Да и зачем? Чтобы подтвердить неизбежность конца, обманчивость всякой надежды.

И все-таки у него в душе эта надежда теплилась неугасимым огнем. Он думал о том, что предсказание Ховарда не сбылось до конца: материя не рассыпалась эфирной пылью, не взорвалась внутренними силами, хотя и застывала постепенно охваченная стужей межпланетных пространств.

Но ведь в таком случае рано или поздно это должно кончиться…

Только именно чтобы не было слишком поздно…