Джон Варли - Титан. Фея. Демон

Сирокко что было сил прикусила язык — и почувствовала, как сжимает что-то в ладони. А столетия спустя ощутила, как что-то давит ей на колено. Потом сложила два ощущения воедино и поняла, что коснулась самой себя.

Дальше началась смутная, одинокая оргия в кромешной тьме. Сирокко просто сходила с ума от страстной любви к своему только что вновь обретенному телу. Свернувшись в клубок, она лизала и кусала все, до чего дотягивался рот, — а руки тем временем щипали и дергали. Она была гладкой и безволосой, скользкой как угорь.

Когда она попыталась дышать, плотная, почти студенистая жидкость заструилась ей в ноздри. Это не было неприятно; и даже страх ушел.

Появился звук. Медленные глухие удары. Наверняка это бьется ее сердце!

Однако ничего, кроме собственного тела, нащупать не удалось, как она ни тянулась. Тогда Сирокко попробовала плыть, но так и не поняла, преуспела ли в этом.

Раздумывая над тем, что следовало бы предпринять, она заснула.

Пробуждение оказалось медленным и неопределенным. Долго-долго Сирокко не могла решить, спит она или уже бодрствует. Никакие укусы не помогали. Укусить можно и во сне, разве нет?

А если подумать хорошенько — как она могла спать в такое время? После этой мысли Сирокко потеряла уверенность в том, что вообще спала. И поняла, что различить сон и явь теперь довольно проблематично. Слишком мал набор ощущений — и потому разница состояний была крошечной, без ощутимых различий. Сон, дрема, грезы, здравомыслие, безумие, бодрость, вялость… Для осмысления всех этих состояний требовался контекст.

По учащенному сердцебиению она поняла, что испытывает страх. Она знала, что начинает сходить с ума, и цепко держалась за ту часть своего «я», которую воссоздала из смерча безумия.

Имя: Сирокко Джонс. Возраст: тридцать четыре года. Раса: не черная, но и не белая.

Юридически она была американкой, но в действительности являлась членом многонационального объединения Третьей Культуры, не имеющим национальных корней, то есть — личностью без гражданства. В каждом крупном городе Земли были американские гетто. Дома массовой застройки, английские школы, дешевые закусочные. Сирокко выросла в одном из этих гетто. Они немного походили на военные поселения, но были менее безопасными.

Незамужняя мать Сирокко работала на энергетические компании — она была инженером-консультантом и не планировала заводить ребенка. Но ее планы нарушил охранник арабской тюрьмы. Он проявил к ней сочувствие в доступной ему форме, когда она была арестована во время пограничного инцидента между Ираком и Саудовской Аравией. Пока американский посол добивался ее освобождения, Сирокко уже родилась. А потом на пустыню было сброшено несколько ядерных бомб, и к тому времени, как тюрьму отвоевали союзнические ирано-бразильские войска, пограничный инцидент давно перешел в полновесную войну. Пока стрелка политического равновесия качалась из стороны в сторону, Сирокко с матерью успели перебраться в Израиль. Пятью годами позже мать заболела раком легких, причиной которого были радиоактивные осадки. Четырнадцать последующих лет она лечилась, и лечение было ненамного легче самой болезни.

Сирокко выросла большой и одинокой, единственным ее другом была мать. Они приехали в Соединенные Штаты, когда девочке исполнилось двенадцать лет. К тому времени она уже выучилась читать и писать — и даже американская школьная система не смогла серьезно ей повредить. По-другому обстояло дело с ее эмоциональным развитием. Сирокко нелегко находила друзей, зато была преданным другом. У ее матери в свое время сложились твердые убеждения относительно того, как следует воспитывать молодую леди. Они предусматривали наряду с танцами и вокалом занятия стрельбой и каратэ. Казалось, у Сирокко не было недостатка уверенности в себе. Никто не знал, насколько она ранима. Она прятала это так глубоко, что сумела одурачить даже психолога НАСА, проходя тестирование на пригодность к командованию кораблем.

— Ну и насколько все это было правдой? — спрашивала себя Сирокко. Она не лгала сама себе. Да, ее страшила ответственность, возлагаемая на командира корабля. Может статься, прочие командиры тоже на самом деле не уверены в себе и втайне ото всех знают, что недостойны возложенной ответственности? Но она не выдала своего интереса. А вдруг она ошибается? В таком случае ее секрет перестал бы быть секретом.

Сирокко вдруг поняла, что сама не знает, каким образом пришла к командованию кораблем, если совершенно этого не хотела. А чего же она тогда хотела?

— Я хотела бы выбраться отсюда, — попыталась сказать она. — Я хотела бы, чтобы что-нибудь произошло.

Вскоре и впрямь что-то произошло.

Она почувствовала левой рукой стену. А затем то же самое почувствовала правой. Стены были теплые, гладкие и упругие; и это соответствовало предположению, что она находится в желудке. Стены легко подавались под ее нажатиями.

А потом принялись сужаться.

Головой вперед Сирокко застряла в неровном туннеле. Стены начали сокращаться. Впервые за всю свою жизнь она почувствовала клаустрофобию. Раньше ограниченные пространства не очень-то ее раздражали.

Стены пульсировали, проталкивая Сирокко вперед — пока голова ее не проскользнула через прохладную и грубую ткань. Ее стиснуло; из легких хлынула пузырящаяся жидкость, она закашлялась, жадно вдохнула — и набрала полный рот песку. Закашлялась снова — из легких вытекла еще жидкость, — но теперь уже ее плечи были свободны, и она нырнула головой в темноту, чтобы рот окончательно не забился песком. Она тяжело дышала и отплевывалась, потом начала мерно дышать носом.

Высвободились руки, потом бедра — и она принялась копаться в окружающем ее пористом веществе. Пахло как в детстве в холодном земляном подвале — в тесном подземелье, куда взрослые спускаются лишь тогда, когда нужно починить водопровод. Пахло ее девятью годами, детскими тайнами и копанием в грязи.

Высвободилась одна нога, затем другая — и теперь голова Сирокко покоилась как бы в воздушном кармане, образованном руками и грудью. Дышала она влажными спазмами.

Земля крошилась на шею и ссыпалась дальше по спине, пока не заполнила чуть ли не весь ее воздушный мешок. Сирокко оказалась погребена заживо. Пора было откапываться, но она не могла двигать руками.

Тогда, запаниковав, Сирокко уперлась ногами. Мышцы на бедрах вздулись, суставы затрещали — однако она почувствовала, что придавившая ее сверху масса подается.

И вот голова оказалась снаружи — и там были свет и воздух. Задыхаясь и отплевываясь, Сирокко вытянула из-под земли руку, затем другую, и ухватилась за то, что на ощупь казалось влажной травой. Потом выползла из-под земли на четвереньках, но тут же упала. Наконец, зарывшись пальцами в благословенную землю, она смогла беззвучно, с облегчением заплакать. Так, плача, она и заснула.