Джон Варли - Титан. Фея. Демон

В пол пещеры был вмонтирован крепкий столб. Привязав к нему голого качка в сидячем положении, Менестрель закрепил его лодыжки у двух столбиков в метре друг от друга. Такая поза делала пленника совершенно беспомощным. Далее Менестрель при помощи широкой кожаной повязки примотал к столбу голову Конела.

Лицо парня представляло собой тягостное зрелище. Его сплошь покрывала корка засохшей крови. Нос был сломан, скулы свернуты, но с челюстями, на взгляд Сирокко, все было в порядке. Рот сильно распух, а глаза превратились в узкие щелки.

Вздохнув, Сирокко принялась листать потрепанную книжку с комиксами. На обложке, под заглавием «Фея Титана», красовался ее старый корабль, «Мастер Кольца», в предсмертной агонии. Даже спустя столько лет ей было больно на это смотреть.

Книжка была необычная. Все ее персонажи носили постоянные имена, изменить которые читатель не мог. В большинстве конеловых комиксов вместо имени героя можно было вставить свое собственное.

Все персонажи были знакомы. Присутствовала тут и сама Сирокко Джонс, и Джин, и Билл, и Кельвин, и сестры Поло, и Волынка, и Менестрель-старший.

И, разумеется, кое-кто еще.

Закрыв книжку, Сирокко нервно сглотнула. Затем расположилась в гамаке и принялась листать комиксы.

— Ты что, читать это собралась? — поинтересовался Менестрель брезгливо.

— Это нельзя читать. Тут нет слов. — Сирокко еще ни разу не держала в руках книжки вроде «Феи Титана», но принцип был ей понятен. Краски светились, испускали лучи или поблескивали, а также казались влажными на ощупь. В чернилах же содержались микроскопические шарогончики. Стоило только коснуться панели, как персонажи начинали выдавать свои реплики. Вместо прежних «бум», «хрясь», «шмяк», «бряк» и «трах-тибидох» пришли звуковые эффекты.

Стиль диалогов оказался еще почище речей Конела в «Ла Гате», так что Сирокко стала просто рассматривать картинки. Следить за повествованием было несложно.

Оно даже соответствовало действительности — но лишь в общих чертах.

Сирокко увидела, как ее корабль приближается к Сатурну. Последовало открытие Геи, тысячетрехсоткилометрового колеса на орбите. Ее корабль был уничтожен, а вся команда появилась из-под земли внутри обода после сеанса причудливых снов. Они прокатились на дирижабле, построили лодку и поплыли по реке Офион, где встретились с титанидами. Сирокко таинственным образом получила способность петь по-титанидски, а их группа оказалась втянутой в войну с ангелами.

Трахались персонажи куда чаще, чем могла припомнить Сирокко. Было несколько весьма откровенных любовных сцен между Сирокко и Габи Плоджит, еще больше — между Сирокко и Джином Спрингфилдом. Последние были чистой воды фальшивкой, да и первые шли не в том порядке.

Все были вооружены до зубов. Экипаж «Мастера Кольца» таскал с собой больше оружия, чем целая армия наемников. Все мужчины щеголяли выпуклыми мышцами круче, чем у Конела Рея, а у всех женщин были арбузные груди, которые то и дело выскакивали из скудных, обтягивающих курточек черной кожи. По дороге им попадались такие монстры, о каких Сирокко и слыхом не слыхивала, и доблестные земляне оставляли позади себя реки крови и кучи костей.

Дальше стало еще занятнее.

Сирокко увидела, как она сама, Габи и Джин взбираются по одному из массивных тросов, что вели в ступицу Геи, в шестистах километрах над дном обода. Затем они трое встали лагерем, и вот тут начался жуткий бред. Получился вроде как любовный треугольник, где центральным звеном была Сирокко. Они с Габи плели заговор у костра, обмениваясь клятвами в вечной любви и фразочками наподобие: «Ах, Боже мой, Габи, как же я обожаю, когда твои руки ласкают мою горячую, влажную норку!»

На следующее утро — хотя, как помнила Сирокко, подъем занял куда больше времени, — во время их аудиенции у великой богини Геи, Джину был предложен пост Мага. Стоило несчастному скромно склонить голову в знак согласия, как коварная Сирокко схватила его сзади за волосы и распорола ему горло от уха до уха. Кровь залила всю страницу, а Сирокко презрительным пинком запулила отрезанную голову к черту на кулички. Гея — которая оказалась еще большей гадиной, чем помнилось Сирокко, — сделала ее Феей, а Габи — подлой приспешницей.

Было там и еще много чего. Сирокко со вздохом закрыла книжку.

— А знаешь, — сказала она Менестрелю, — похоже, он правду говорит.

— Я тоже так подумал.

— Пожалуй, он просто дурак.

— Ну, ты знаешь, какова расплата за глупость.

— Ага. — Отшвырнув книжку, Сирокко подняла деревянную бадью и выплеснула два галлона ледяной воды в лицо Конелу.

Парень постепенно приходил в сознание. Его толкали и щипали, но все это, казалось, не имело к нему никакого отношения. Он даже не знал, кто он такой.

Наконец Конел сообразил, что раздет догола и связан без малейшей надежды на освобождение. Ноги были разведены в стороны, и он не мог ими двигать. Он даже ничего не видел, пока Джонс не разлепила ему одно из залитых кровью век. Было больно. Очень больно. Голову стягивала повязка — и это тоже было больно. Собственно говоря, болело все, что только могло болеть.

Джонс сидела прямо перед ним на перевернутой бадье. Глаза ее были все такие же черные и бездонные. Она бесстрастно его изучала. Наконец Конел решил, что больше не может выносить ее взгляд.

— Пытать будешь? — Вышло неразборчиво.

— Ага.

— Когда?

— Когда соврешь.

Мысли текли вяло, будто клей, но что-то в ее взгляде заставило Конела напрячься.

— А как ты узнаешь, что я лгу? — спросил он.

— Да, задача не из легких, — призналась женщина.

Достав нож, она повертела им у Конела перед глазами. Затем несильно провела лезвием по его ноге. Боли не было, но появилась кровавая черта. Она снова показала ему нож и стала ждать.

— Острый, — отважился Конел. — Очень острый.

Женщина кивнула и отложила нож.

Вынув изо рта сигару, она стряхнула пепел и подула так, что кончик яростно засветился. Сирокко задержала сигару в нескольких миллиметрах от ноги пленника.

На коже вскоре вздулся волдырь, и теперь Конел почувствовал боль; на нож это было непохоже.

— Да, — выпалил он. — Да-да, я уже все понял.

— Не-a. Ничего ты не понял. — Она прижала окурок прямо к ноге.

Конел попытался шевельнуться, но тут откуда-то сзади выползла рука титаниды и крепко прижала ногу. Закусив губу, Конел отвернулся; но глаза его словно влекло к месту ожога. Он закричал. Кричал он долго, но боль не ослабевала.

Даже когда Сирокко убрала окурок — через пять минут? через десять? — боль никуда не делась. Конел долго и беспомощно рыдал.

Наконец он снова смог взглянуть на собственную ногу. На коже остался черный кружок около дюйма в диаметре. Конел посмотрел на Сирокко — она наблюдала за ним с каменным лицом. Парень страшно ее ненавидел. Ни разу в жизни он не испытывал такой ненависти, как сейчас.