Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок

— И прошу простить меня еще раз… — продолжал дядюшка, но Ляля прервала его:

— Я не сержусь. Вы выполняли свой долг, думая о нашей же безопасности, а вовсе не старались оскорбить меня… Ваши заслуги перед государем не останутся без вознаграждения.

Откуда у нее эта лексика? Похоже, она подготовлена к роли царицы несколько лучше, чем я к роли царя.

— То есть сейчас мы отправимся на Блиц-12ХЬ, как и было решено, — уточнил я, убедившись, что они перешли на бессодержательный обмен словами вежливости. А как же джипси?

— Нам повезло, что они остались на орбите, — отозвался дядюшка. — Сейчас они перебираются в крейсер.

— До сих пор? — удивился я. — А чем они занимались всю ночь?!

— Как и было предусмотрено изначально, те, кто нужны для участия в боевых действиях — пилоты и стрелки, — уже в крейсере. Но ситуация изменилась. Перебираются все. Будет тесновато, даже очень тесно, но что поделаешь. Корабли джипси не оснащены гиперпространственными приводами. Нельзя же оставлять этих женщин и детей в заложники Рюрику. Как только все они будут на борту, сразу махнут на Блиц-12ХЬ… Операцией руководит ваш друг Гойка. Думаю, они будут там раньше нас.

— Крейсер ведь хоть и огромный, но не резиновый. Куда дели людей Рюрика, которые были там?

Такого материала — резина — на свете давным-давно не существовало. Но суть моего вопроса он все-таки понял:

— Думаю, их усадили в шлюпки и выбросили на орбиту. Лично я поступил бы именно так. Их подберут.

— А генерал? Я обещал ему политическую защиту.

— Бедняге не повезло, — пожал плечами дядюшка. — У нас есть дела поважнее, чем думать о судьбе генерала-перебежчика. К тому же я точно помню, что ничего конкретного вы ему не обещали. Да и черт с ним! Бессмертие иногда может стоить жизни.

Я не стал спорить с ним, тем более что не совсем понял его последний философский пассаж, а продолжил расспросы:

— А те несколько джипси, которые были сейчас с нами на Петушках?

— Их уже везут к «призракам» на таких же армейских псевдолетах, что и этот.

— Мы успеваем?

— Должны успеть, — пожал плечами дядюшка. — Если, конечно, Рюрик не прикажет обстреливать планету.

— А это возможно?

— Надеюсь, что нет. Надеюсь, он пока что недооценивает нас.

Еще через несколько минут мы уже были на борту «призрака» (несколько «пчеловодов» и мы с дядюшкой подняли Ромку, Лялю и Аджуяр к входной диафрагме). Чудовищная перегрузка вдавила нас в пол шлюза.

— Оставайтесь здесь, — прохрипел я Ляле в ухо и буквально пополз в сторону рубки, чувствуя во рту соленый вкус крови.

В кресле пилота сидел Филипп. Кресло второго пилота пустовало, и я сумел забраться в него. Филипп глянул в мою сторону, и я с удивлением заметил в его глазах слезы.

— Слава Всевышнему, вы здесь, — перекрестился он. — Я молился за вас… Только посмотрите вниз…

Я глянул на обзорный экран и увидел гигантское зарево.

— Он все-таки бомбит планету! Подонок! Миллионы ни в чем не повинных…

— Нет, — перебил меня Филипп. — Рюрик взорвал лишь промышленную зону. Людей там практически нет. Видимо, узнав, что мы базируемся на Петушках, Рюрик сопоставил это с нашей технической оснащенностью и решил, что мы контролируем его стратегические объекты. И базируемся там же. И он уничтожил эти объекты. Жертвы среди мирного населения, конечно, есть, но, надеюсь, они невелики.

Перегрузка стала спадать, и я, чувствуя физическое, но отнюдь не моральное облегчение, откинулся на спинку кресла. Все, чего бы я ни коснулся в этом мире, рушится, уничтожается, превращается в пепел…

Блиц Я не перестаю думать, Филипп, действительно ли нужны все эти жертвы? — обернулся я к «пчеловоду». — А если мы не остановимся, их будет все больше и больше. Может быть, лучше было сохранить все как есть? Вы ведь неплохо жили, пока не вытащили меня из прошлого. Что касается меня, то ведь я-то совсем не жажду власти. Еще не поздно отказаться от всей этой затеи. Как раз сейчас я наиболее близок к тому, что называется счастьем. Моя семья со мной, и все, чего я хочу по-настоящему, — это как можно надежнее спрятать их.

— Нет! — уверенно заявил бородач. — Мы должны продолжать. Я не осуждаю вас за слабость, мой государь. Но оставить Россию в лапах Рюрика — значит обречь ее на постыдную гибель.

— Почему вы так уверены в этом? Все это не более чем политические амбиции…

— Вы ошибаетесь, государь. Я никогда не посмел бы вас учить чему-то, но вы родились и выросли далеко отсюда…

— Не затрудняйте себя оправданиями. Чему вы хотите научить меня?

— Борьба «пчеловодов» с Рюриком носит вовсе не абстрактно-политический характер. Все мы — православные христиане. И все мы искренне верим в то, что наше дело правое. Что вы знаете о клятве русского народа роду Романовых?

— Честно сказать, ничего…

— То-то и оно, — покачав головой, сказал Филипп. — Что уж говорить о других, если этого не знаете даже вы. Эту клятву, во-первых, Богу, а во-вторых, роду Романовых — быть верным ему до Второго пришествия Христа — русский народ принес в тысяча шестьсот тринадцатом году на Великом Земском соборе, что засвидетельствовано специальной грамотой. Но она хранится в сверхсекретных архивах. А в двадцатой веке, в семнадцатом году, русский народ нарушил эту клятву. Бог карает клятвопреступников, вот в чем причина всех наших неисчислимых бедствий. И тогда, еще в вашем веке, Россия утонула в крови, и с тех пор нет ей покоя, хотя она уже и стала галактической державой. И вот, как апофеоз падения, власть над Россией оказалась в лапах зверя. Мы, православные воины, считаем, что Рюрик — олицетворение сатаны. И мы, как представители русского народа, должны вырвать страну из его когтей и передать ее в руки того, кому поклялись в верности.

Чудно было слышать эти религиозно-монархические речи от человека, ведущего межзвездный корабль. Но скорее всего, это издержки моего совдеповского воспитания. А в этом мире космические путешествия и вера в Бога никоим образом не противоречат друг другу.

Филипп, становясь все более пафосным, продолжал:

— А жертвы… Они неизбежны. Но иногда они и необходимы. Вам не следует корить себя. Не вы создали ситуацию, в которой не обойтись без жертв. Кстати, это понимают даже те, кого не минула чаша сия. Почему вы застали меня расстроенным? За минуту до вашего появления здесь я принял посланную на всех волнах радиограмму от одного из тех, кто погиб в пламени пожара… Когда-то Сема был моим другом, но я был уверен, что его уже давно нет в живых. И вдруг это послание…

Он говорил уже, как будто бы сам с собой, вновь впадая в меланхолическое состояние духа. «Сема»… Знакомое имя. Очень знакомое, и все-таки я не мог припомнить, кому оно принадлежит.