Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок

— Для вас, маака, семейные узы не значат того, что они значат для махаон, — заявил, нарушив тишину Лаан. — Женившись, махаон становится совсем другим. Недаром это и в наших традициях учитывается. У нас, махаонов, даже имя после женитьбы меняется. Вот, например, я — Лаан, стану Дент-Лааном, а ты, брат-маака, так и останешься Лабастьером… А моя милая Фиам будет зваться уже Дипт-Фиам… И все-таки признайся, — с коварными нотками в голосе неожиданно сменил он тему, — она привлекает тебя как самка. Разве нет?

— Я отдаю должное твоему вкусу, — нарочито бесстрастно бросил Лабастьер.

В подавляющем большинстве семей со-мужья свободно совокупляются с женами друг друга. И все-таки вопрос этот достаточно деликатен. Полное взаимодоверие приходит не сразу, лишь после того, как притупляется естественная ревность.

— Как я тебя понимаю, — мечтательно протянул махаон. И тут же встрепенулся. — Слушай, чего это мы ползем, как дохлые?! Так мы никогда не доберемся до твоей избранницы! Пришпорь-ка своего лентяя.

Улыбнувшись непосредственности товарища, Лабастьер основательно (для видимости) размахнулся, но хлестнул совсем слабо, и сороконог, блеснув глазом, ускорился лишь чуть-чуть. Лаан, ожидая рывка, придержал рукой свой красный берет, означающий принадлежность его владельца к дворянскому роду Первой гильдии. Стайка разноцветных полупрозрачных птиц-пузырей выплыла из-под поникшего широкого листа, задетого головой Умника, и, испуганно шипя, метнулась в сторону.

— В таком темпе до ближайшего селения мы доберемся не раньше заката, — вздохнул Лаан, отпуская берет. — Скоротаем путь рассказами?.. Ты знаешь, брат-маака, как я люблю слушать о твоем прадеде…

Молодой король, конечно же, не был знаком со своим великим предком. Но на мочке его уха, на серебристой цепочке, красовалась бесценная реликвия рода — серый полупрозрачный камешек неизвестной породы, серьга Лабастьера Второго. И потомок знал множество семейных легенд.

— Хорошо, — согласился он. — Приготовься слушать. Я расскажу тебе о том, как мой прадед впервые ступил на землю Безмятежной.

Махаон удовлетворенно кивнул, но, не желая терять времени даром, извлек из ножен костяную саблю и принялся в такт поскрипыванию чешуек сороконога натирать ее лезвие укрепляющей мастикой.

— Когда прадед Лабастьер Второй и возлюбленная жена его Дипт-Наан спустились с небес и вышли из Золотого Храма… — начал маака, но Лаан, на миг прекратив свое занятие, перебил его:

— Ну это-то, положим, сказки. Подумай сам, какая сила может поднять такую махину?

— Может быть, и сказки, — согласился Лабастьер Шестой. — Но когда мама рассказывала эту легенду, я тоже спросил ее: разве может летать по небу целая скала? И знаешь, что она ответила? «Летать не может, но она может падать…»

— Хм, — скептически покачал головой Лаан и продолжил полировку лезвия. — Ладно, давай дальше.

— Они огляделись, и мой прадед сказал: «Этот мир прекрасен. Он создан для любви и покоя, а значит, он создан для нас с тобой. И мы должны научиться жить в нем так, чтобы не нарушить его первобытной гармонии…»

…— Тридцать тысяч личинок! — порхая над равниной невдалеке от разведывательного антиграва, Наан впервые осознала, какая ответственность ложится на их плечи. — Ты только представь себе, сколько им понадобится пищи! А мы не знаем даже, есть ли тут что-нибудь съедобное.

— Обязательно есть, — с деланной убежденностью заявил Лабастьер. — Зондирование показало, что состав воздуха и почвы тут практически идентичен земным, а это значит, что метаболизм местных живых форм тоже подобен нашим.

На самом деле он вовсе не был уверен в сказанном. Уже то, что широколистные травы, которыми была покрыта простирающаяся под ними долина, имели не зеленый, а ядовито-фиолетовый цвет, наводило на подозрение о непригодности местной флоры в пищу.

— Состав воздуха и почвы ничего не значат, — безжалостно возразила Наан. — Разве мало и на Земле несъедобных растений? А животных тут что-то и вовсе не наблюдается.

— Пока не наблюдается, — отозвался Лабастьер с нажимом на первое слово. — Что можно разглядеть с такого расстояния? Так что не спеши прятать плазмобой… Что касается съедобности… ОН предусмотрел, что перед колонистами неминуемо встанет эта задача. Браслет на моей руке — это анализатор химического состава как раз на этот предмет. Нам не придется, рискуя жизнью, экспериментировать на собственных желудках. И что-то подсказывает мне, что результаты анализов не разочаруют нас.

— Так чего же мы ждем? — нахмурилась Наан. — Надо спускаться вниз и приниматься за работу.

— Ты права, — согласился Лабастьер. — Но как мы все-таки эту планету назовем?

— Ты ведь уже решил назвать ее «Безмятежная», — удивилась Наан. — С таким названием она просто не способна будет строить нам козни. Ты что, передумал?

— Да нет, — пожал плечами Лабастьер, и они, подобно падающим листам клена, стали кругами планировать вниз. — Надеюсь, ты окажешься права. Но у меня появилась новая идея: почему бы не назвать ее «Наан»?

— Ну уж нет! Возможно, для кого-то это и будет нормально, но только не для меня. Представь, ты скажешь: «Как я люблю тебя, прекрасная Наан…», а я буду гадать, обращаешься ты ко мне, или это у тебя приступ местного патриотизма.

— Ты как всегда права, о возлюбленная жена моя, — усмехнулся Лабастьер. — Пожалуй, не стоит называть планету твоим именем, ведь вместе с именем она может перенять и твой нрав. Не выживем…

…В этом месте рассказа Лаан засмеялся и вновь перебил молодого короля вопросом:

— Как ты думаешь, зачем нашим предкам понадобилось сочинять все эти небылицы? Как ты назвал браслет твоего прадеде? «А-на-ли-за-тор?» Какое дурацкое словечко. Ты можешь себе представить, чтобы такой волшебный предмет существовал на самом деле? И кто этот таинственный ОН, о котором говорил Лабастьер Второй? И где находится эта пресловутая Земля?..

Молодой король сокрушенно вздохнул:

— Я не могу ответить ни на один из твоих вопросов. Сам я думаю, что на самом деле какая-то болезнь, война или иное стихийное бедствие унесло однажды жизни всего взрослого населения планеты, кроме моих предков. Они остались одни с тысячами куколок, и им пришлось начинать этот мир заново. А все эти легенды они придумали для того, чтобы мы не повторили гибельных ошибок наших предшественников.

— Но это не объясняет, зачем они придумали все эти приспособления — «анализаторы», «плазмобои», о которых я слышу с детства. Не твой ли прадед завещал нам не создавать никаких орудий сложнее ножа и сабли?

— Да, сплошные неувязки, — задумчиво согласился Лабастьер Шестой. — Мама уверяет, что ответы на все свои вопросы я получу сразу после рождения первенца… Говорит, так заведено в королевской семье… Но она не объясняет, каким образом это случится. Похоже, она и сама этого не знает, ведь отец погиб, когда я был еще гусеницей…