Валерий Брусков - Рой

Как долго он не курил по-человечески… Целых четыре дня! Свои сигареты вместе с зажигалкой он угробил в реке в первый же, а позже стрельнуть было уже и не у кого… Нет, в принципе, у попадавшихся на пути покойников курева хватало, но Захаров так и не созрел для мародёрства…

Сладкий запах табака дразнил истерзанный длительным вынужденным воздержанием организм. Захаров выудил из пачки одну сигаретку и, взяв её в рот, принялся тихонько посасывать, ослабляя ставший для него пожизненным младенческий инстинкт.

…В темноте что-то негромко зашуршало…

Захаров обмер. Он перестал дышать, тараща глаза, от которых всё равно не было никакого толку, и слушал, слушал, слушал, уже рисуя воспалённым воображением свои последние живые минуты…

…Шорох повторился; он исходил из дальнего угла кабинета — оттуда, где была входная дверь.

— «Добрались…» — Неожиданно ледяной купелью Захарова поглотило полнейшее равнодушие абсолютно ко всему. Всё стало безразличным: добрались — так добрались… Когда-нибудь это должно было произойти…

Он достал из ящика стола фонарик, направил его в угол и нажал кнопку, чтобы, наконец, посмотреть своей Смерти в её безжалостные глаза…

…Узкий яркий луч, метнувшись через всю комнату, высветил давно не крашеный пол, и на нём — маленький серый комочек с блестящими бусинками глаз. Комочек испуганно шарахнулся от луча и бесследно пропал в доминирующей темноте пустой комнаты.

Мышь!!! Захаров выключил фонарик, расслабленно развалившись на кресле. Живая мышь!!! Значит, РОЙ убил не всех!!!

Он вдруг ощутил тихую радость оттого, что рядом с ним есть ещё одна живая душа. РОЙ оказался не таким уж неумолимым убийцей; получалось, что не только Захарову удавалось от него успешно прятаться.

Он подошёл к окну. Ставни ничего не пропускали в дом, да им, по сути, и нечего было пропускать: снаружи, скорее всего, царила густая тьма, накрывшая мёртвых, как саваном. Захаров опять вспомнил погибшего лейтенанта.

— «Молодой совсем парень, наверное, мой ровесник… Лежит сейчас где-то там и пистолет ему больше не нужен…»

Шальная мысль вдруг возникла в голове Захарова и заметалась в ней, захватывая всё больше клеток мозга, за несколько последних дней отвыкшего от своей главной работы.

А что если выйти наружу и подобрать пистолет?.. Он валяется где-то возле лейтенанта. Рядом — максимум в сотне метров от дома. Четыре раза лейтенант стрелял, значит, осталось ещё три или четыре патрона. И где-то здесь обязательно должны быть запасные обоймы к нему.

Захаров добрался до сейфа и пошарил в нём рукой. Обойм было две, и обе — полнёхоньки.

Конечно, задуманное предприятие было — рискованнее некуда. Ставка — жизнь, и не менее того! Легче и безопаснее было бы дождаться помощи от военных, но… А если вояки к нему не пробьются? Если, не дай Бог, придётся самому пробиваться сквозь тайгу, где полно всякого зверья?.. Без оружия это было бы не менее опасно, и это он уже в полной мере испытал на себе. Да и питаться в тайге с оружием можно было бы не только грибами вперемешку с ягодами.

И Захаров решился. Он рассчитывал обернуться максимум минут за пятнадцать, а вероятность нападения РОЯ ночью была минимальной, если к тому же принять некоторые меры предосторожности.

Он накрыл пока молчаливую телефонную трубку на столе уже ставшей лейтенанту без надобности форменной фуражкой, чтобы приглушить звуки на тот случай, если его хватятся до срока.

Пока там было тихо. Если бы телефонистка Танька подслушивала их разговор, то уже верещала бы на все голоса. Или она попросту дрыхла на боевом посту, или майор с самого начала переключил прямую связь на какой-то свой, армейский, неконтролируемый канал. Хорошо, если это было так — всеобщая паника была бы сейчас совсем некстати.

Захаров тихо разбаррикадировал внутреннюю дверь и вышел в сени, где в первый свой визит сюда заприметил два ведра с питьевой водой. Он сел на пол, чтобы не зажурчать ею, и вылил на себя ковшиком оба ведра, насквозь пропитав холодной жидкостью уже ставшую подсыхать одежду.

— «Так оно будет гораздо надёжнее. Вода им не по нраву или холод — не суть важно, но определённо что-то из двух их не устраивает… Этим мне и надо воспользоваться…»

Он всё-таки взял с собой фонарик, хотя на тысячу процентов был абсолютно уверен в том, что не воспользуется им даже под дулом пушки.

И ошибся в своих выводах. Костлявый, вжавшийся в землю труп лейтенанта, он нашёл довольно быстро, а вот его проклятый пистолет спрятался в темноте основательно.

Тогда Захаров всё-таки рискнул и на мгновения включил фонарик. Раз. Другой. Третий…

…И увидел лежащий на камнях пистолет! В ставшей ещё более пугающей и опасной последующей темноте он дополз до него, пошарил рукой и наткнулся на что-то игольчатое и колючее.

Захаров снова на долю секунды высветил лучом фонарика участочек забившегося от страха в непроглядную темень мира, и увиденное отпечаталось на чёрном фоне ночи, как фотография.

…Рядом с сиротливо валявшимся пистолетом на камнях лежали два больших жёлто-красных шмеля…

РОЙ!!! Захаров инстинктивно шарахнулся от тропы, и больно упал на камни лицом вниз, закрыв голову окостеневшими руками, точно они могли надёжно защитить его от близкой смерти. Он лежал так несколько минут, ожидая того, что так и не происходило. Время уходило, и вместе с ним откатывался девятый вал ужаса.

Захаров вновь обрёл относительную способность соображать. Он явно злоупотреблял затянувшейся благосклонностью Судьбы и прекрасно понимал это, но, как истинный любовник, не мог удержаться от авантюрной наглости фаворита.

Он всё-таки собрал в кулак всю свою остаточную волю и подобрал пистолет, глянув напоследок на «шмелей». Правда, они мало походили на привычных насекомых, но это были, несомненно, они, безжалостные воины РОЯ! Захаров так и не посмел к ним вновь прикоснуться. Кто их знает! Может, это у них просто привычное ночное оцепенение…

…Голос он услышал сразу, как только вернулся из авантюрной боевой операции в дом.

— Озёрск… Захаров… Озёрск… Захаров… Озёрск… Захаров… — монотонно бубнила под фуражкой телефонная трубка. Захаров торопливо прижал её к холодному заждавшемуся уху.

— Слушаю… — сипло и зябко ответил он.

— Товарищ майор!!! — радостно заорал в самую барабанную перепонку незнакомый, почти мальчишеский голос. — Озёрск отозвался!!!

В трубке что-то загремело.

— Захаров?.. — недоверчиво спросил уже до боли близкий голос майора.

Колька обмяк… В голосе майора, которого он никогда в жизни даже не видел, было столько любви и надежды, что у Захарова захолонуло сердце. Этот так далёкий сейчас военный был ему роднее родной матери, он как пуповиной связывал его, находящегося почти по ту сторону Добра и Зла, с миром живых. Захаров устал от смертей, устал жить среди мёртвых и временно живых, которые буквально у него на глазах уходили туда, откуда уже не возвращаются, уходили, оставляя его наедине со Смертью и своим вечным страхом.