Владимир Колотенко - Тебе и Огню

Шостакович дописал свою симфонию гнева...

- Дописал? Седьмую?

- Да, свежими красками... С извержениями вулканов и низвержением божков... С роковыми рОковыми оттенками...

... и рок, рок... И, конечно, рок. Рок всего человечества вдруг грохнул роком: тра-та-та... бах, бац... Ыыыы!.. Бу-бух...

Суетливые папарацци окружили Жору плотным кольцом, от фотовспышек слепли глаза, протиснуться не было никаких сил, в небе появились вертолёты с троссами, на которых висели корреспонденты с камерами наперевес...

Даже Юля, ага, даже наша Юлия тоже... Представляешь... Виснем вися... Как перезрелая... Как заря запоздалая... Озаряя весь этот...

Несколько раз эти вертолёты сталкивались и валились с неба как спелые груши: бац!.. Прямо в толпу... Крики, ор, глаза в ужасе выпадали из орбит... Люди гибли сотнями, тысячами...

Рок!..

- Но что же Иисус?

- Рёк свои проповеди под тальянку, танцуя вокруг костра.

- Какого костра?

- Жориного... Все бросили ему по горящей спичке... Представляя его то Жанной дАрк, то Джордано Бруно, то какой-то ведьмой...

Это был истинный молот ведьм...

- Ладно, едем! - говорит Лена.

- Понимаешь, - говорю я, - Жорино распятие стало спусковым крючком для развития событий такого масштаба, каких свет ещё не видел. Сработал эффект домино. Как только качнулась и завалилась первая клавиша...

- Какая клавиша?

- Ну эта самая доминина... В её роли выступил какой-то африканец, молодой парень, ну ты помнишь эту историю...

- С африканцем?

- Да. Всё началось с Иисуса. Как только он оперился, тот же час заявил: «... я буду судить!..». «Да кто ты такой, чтобы судить?!» - возмущался Жора. Вот и допрыгался.

- Иисус, что ли?

- Жора! Твой Жора... Вместе с тем африканцем. Как только африканец прознал... Ну ты помнишь эту первую волну возмущений... Полетели головы... Эти американцы, конечно, вбросили спичку...

- Ну ты и нагородил! - возмущается Лена.

- Иисус сам рассказал, рассказывала Юля, - продолжаю я, - что полилось через край... Люди вышли на улицы и пошло-поехало, сперва в Африке, затем в Европе и в той же Америке... забурлила Россия, даже Индия и Китай... Волна за волной... Турки... Кровь лилась ручьями... Реки крови... Да что кровь - лились головы... Стелились по земле... Катились кубарем... Как большие кокосовые орехи, а лысые - как арбузы...

Хуже всего было то, что...

Так вот, на мой взгляд...

С первых же дней ...

Какое крушение!

К прошлому четвергу у нас было уже...

Но к чему отчаиваться! Эта кара послужит нам хорошим уроком

Я вдруг встал во весь рост...

Многим...

Это были настоящие псы Вавилона...

- Стоп! - говорит Лена, - остановись!..

У меня потемнело в глазах, качнулась под ногами земля...

- Сядь, - приказала Лена, взяв меня за руки, - помолчи...

- Да-да... Спасибо...

Я укладываюсь на топчан и тотчас засыпаю.

Затем вечером:

- Никто не знает, - говорю я, выспавшись, - что будет зимой, в том самом декабре, о котором только и знают, что галдят все газеты, все телепрограммы, все парикмахерши и продавцы селёдки...

Тот декабрь прошёл незамеченным, и вот только сегодня, сейчас...

- Я выключаю диктофон, - говорит Лена, - на сегодня хватит.

- Понимаешь, - говорю я, - когда Архимед попросил...

- Все вы тут Архимеды! Вам только дай точку опоры - вы землю перевернёте!

Всё это привело к тому, что

- Я полагаю, - говорит Лена, - что пришла пора спросить очевидцев.

- Каких ещё очевидцев, - говорю я, - весь мир стал свидетелем!

- Правда ли, - говорит Лена, - что как-то вдруг... в одночасье... и на обоих полушариях, как только забрезжил рассвет, в движение пришло...

Мне трудно всё это представить.

- Я думаю, - говорит Лена, - пришло время взглянуть в лицо фактам. Расскажи про Жору.

- А я о ком рассказываю?

- Ни о ком! Так... сяк... Мерзость какую-то. Расскажи про Жору... Ну как его... Подробненько... Жору уложили на крест... Дальше... Что дальше-то?..

- Обычное дело: Жору уложили... Да нет! Он сам уселся на крест... Улёгся уже - руки в стороны... В желтых спортивных трусах... Голый!..

- Ты сам-то видел?

- Ну как я мог видеть? Юля рассказывала. И она же сняла всё кинокамерой... Крупный план и... Гвозди... Это ужас какой-то: гвозди... Сперва кисти рук прикрепили к перекладине скотчем. Не пойму до сих пор, зачем нужны были эти сизые кованные гвозди. Сперва руки, затем ноги... скотчем... обе к стояку... Жора морщился, что-то говорил, подсказывая, как это лучше сделать...

- Кто крепил-то? - спрашивает Лена.

- Ушков. Старательно... С Ергинцом Валерочкой... Там ещё усердствовали Авлов с Переметчиком, кто-то ещё... Люська, Светка... Кривясь и тихо голося... Попискивая...

Журналисты не давали ни проходу, ни продыху... Лезли всей свой биомассой, сверкали фотовспышками...

- Ты рассказывал уже...

- Да. Затем-таки решили обмотать всё тело скотчем - так надежнее. Начали с лодыжек... Крест приподняли над землёй... как байдарку... и мотали, мотали... Голени, коленки, бёдра... И так аж до шеи... Затем каждую руку от плеч до кистей... Примотали, как приклеили, прилепили к кресту... Жоре трудно стало дышать, он просто возопил немо: вы что, мол, не видете - нечем дышать!.. Распороли скотч вокруг груди... Так - лучше, так - легче... Дыши - не хочу!..

- Что же Жора?

- Кивнул благодарно. И наблюдал за всем этим действом, так сказать, свысока...

- Крест установили?

- Да нет пока... Пока лежал на песке...

- Как же «с высока»?

- Так.

- Затем...

- Все лезли с советами: здесь - так, а здесь - вот так... Не перетягивай!.. Не зажимай!.. Жора только кивал с благодарностью... Улыбался...Вяжите-вяжите... Крепко!.. Не то... Не то... Никакого сопротивления. Глаза синие-синие... Улыбающиеся. Будто распятие для него - очередная забава... Игра... И тут ещё эти папарации:

- Скажите, Георгий...

- Не считаете ли вы?..

- А ты не находишь, что?..

Кто-то и в самом деле ему «тыкнул» и Жора не послал того куда подальше. Все вдруг тотчас и осмелели:

- Ты до сих пор надеешься, что твоё распятие?..

- Жор, зачем весь этот спектакль?

- Тебе пива дать?..

Ушков гнал всех приставал прочь, прочь...

Жорино интервью...

Наталья молчала.

- ...истинно говорю тебе, - рассказывала Юля, - это был театр, весь мир - театр, и мы в нём были актёры, шекспировцы и мольеровцы, островсковцы и даже маркзахаровцы и эти, конечно, и наши михалковцы и мирзоевцы, и... все экраны были залиты лучшими фильмами лучших режиссёров - спилбергами, тарковскими, кустурицами и кончаловскими, михалковыми, феллини и люками и даже учителями и... Да-да, - рассказывала Юля, - фестивали кино и в Берлине, и в Каннах, и по всему побережью Средиземного моря и по другим морям и океанам, Тихому и Атлантическому, начиная с Индийского и кончая Северным Ледовитым, танцы и смех, слёзы радости даже на самом Северном полюсе Земли, и на Южном естественно, на самых высоких и каменистых, свободных от снега его вершинах, даже при минус шестьдесят семь и даже ниже, под землей, в этом городе, где своё собственное солнце, и на глетчерах, на этих ползучих глетчерах всей Гренландии, с риском для жизни на глазах у испуганных белых медведей и моржей и тюленей, у молчаливых и изумлённых пингвинов...