Владимир Колотенко - Тебе и Огню

- Тинины?

- У меня и в мыслях не было...

- Но ты же их уже раздевал. Когда Жору распинали...

- Тинины. Видела?

- Где бы я могла их видеть?

- Посмотри, присмотрись... Там... Её тяга к... Посмотри... Надо видеть.

Лена только пожимает плечами.

- Подошли другие, новые и новые... Шли и шли... Раздеваясь и поддерживая огонь. Дровами-то не запаслись, а дать огню умереть - значит похоронить праздник. Так что...

Юля ушла. Она не бросила в костёр ни щепочки, ни соломинки. Только прощальный взгляд. Я видел, как она снизу вверх посмотрела на Жору, как что-то немо прошептали её губы... Я смог прочитать одно только слово. И это слово было «Люблю». И Жора тоже его прочитал: я видел, как он кивнул Юле, мол, взаимно...

И Юра, и Лёсик без всякого любопытства наблюдали за жертвой - Жорой, который ещё не корчился на огне, но только задыхался... Было видно, как он... Такой же как, как всегда... Висит в задумчивости... Вот только дышать нечем. Нечем!..

- Слушай, Рест, - говорит Лена, - ты так рассказываешь... Вы что там все сдурели совсем?! Как можно было...

- Совсем, - говорю я.

- Нет-нет, ты послушай! Вам нет оправдания! Как можно было там стоять истуканами и наблюдать за происходящим?! Своим невмешательством вы просто позволили водрузить новое средневековье! Инквизиция, экзекуции... Вы же... Да на вас просто...

- Что водрузили?

- Вы просто дикари, дикари... Какой век на дворе?! И эта ваша гнусная война!

- Лен...

- Да я даже слушать не хочу!

Лена демонстративно встаёт и идёт в кухню. Я тоже встаю, беру сигарету. Думаю. Я думаю, что единственное оправдание нашей немоте и покорности заключается в том, что...

Какой покорности?

Кому?

Разве мы были покорны? Покорены?

Я включаю свет, чтобы посмотреть на себя в зеркале - ну и рожа! Со стаканом в руке, сигарета в уголке губ... Глаза - пусты!.. А ведь глаза - зеркало души. Так что там в твоей душе, малыш? Признаться, я до сих пор не могу найти оправдания нашей мягкотелости. Хотя если посмотреть... Жора с Тиной тут, конечно, дали всем жару. С этим распятием, с этим костром у креста! И Папа... Неужто нельзя было придумать что-нибудь поспокойнее, посветлее, чем эти огненные кресты? Чем эти толпы голых тел... Смех и слёзы... Никто ведь не принуждал их донага раздеваться...

Но других идей, как сказано, просто не было.

Тина с Жорой...

Что они задумали?

Черти!

Или всё-таки боги?

Ха! Боги...

- На, - примирительно говорит Лена, войдя, - кофеёк, хочешь? С малиновой... Как ты любишь...

Я целую её в щечку: сенк...

- Ты уж прости меня, - говорю я, - плз... Макс, не лижись!..

Макс только смотрит.

- Тебя-то за что?

- Можно было видеть, - продолжаю я, - как Папа что-то время от времени шептал, его губы и руки, пальцы, его пальцы, словно ощупывали слова, которые вышёптывали его сухие холодные губы... Словно пальцы давали волю этим словам. Молитве?.. Я не умею читать по губам, но мне казалось, что они произносили одно и то же - «Ne quid nimis!.. Ne guid nimis!..» (Ничего сверх меры, - лат.). О какой мере были его мысли? Он время от времени шушукался. То с Инквизитором, то с губернатором, то с Иудой...

А Юля ушла...

- Я бы тоже сбежала, - признаётся Лена, - такое накуролесить могли только...

- Аня прибежала, запыхавшись. Как ей удалось найти нас и протиснуться к нам - загадка. Она вся была - нетерпение:

- Ну что, что?! Получается?.. Получилось?..

Она была настолько взволнована, что не могла сформулировать свой вопрос.

Что получается?

Я указал на висящего на кресте Жору, мол, смотри - видишь?.. Порядок!..

Аня только кивнула и улыбнулась, коротко махнув Жоре рукой. Я ничего не понимал, и даже не старался понять - пусть уж будет что будет.

- Тебе нравится? - спросила Аня, всё еще глядя на Жору.

- Да вы там все были чокнутые, что ли? - спрашивает Лена.

- Нет, - отвечаю я, - не все.

- А Тина?

- Юля ушла, - повторяю я. - Как только она...

- Ты говорил. А Тина?..

- Тина занималась Ковчегом. Потом я узнал, что ей удалось... Но это - потом, много позже. Она, как Ной начала строить... И как Колумб открыла нам вскоре... Как Муссолини...

- Как кто?! Муссолини?.. При чём тут этот...

- Он как Ной, спасающий нас от Потопа, выстроил свой Ковчег для возрождения Римской империи. Ну, ты знаешь эту историю со строительством огромного судна на озере...

- Знаю.

- Как Америго Веспуччи со своей Америкой...

- Так что Тина-то?

- Вот и Тинка со своим Ковчегом... Она, знаешь ли... Ах, как она была права! Ей бы... Но об этом чуть позже, потом...

- Ты и в самом деле считаешь, что Тина...

- Ха! А то! А то кто же?! Царица!

- Брось, - говорит Лена, - ты как всегда перебарщиваешь...

- Не всегда! Никогда, даже никогда! Что касается Тины - никогда!

Теперь Лена молчит. Я продолжаю:

- Я присмотрелся к Папе, его губы шептали: «Nihil admirari» (Ничему не удивляться, - лат.). Вот уж верный призыв! Но почему шёпотом, даже немо, беззвучно? Я на какое-то время покинул Жору и мне удалось расслышать - «Nec vixit male, qui natus moriensqui fefellit» (Не худо прожил жизнь тот, кто безвестным родился и умер, - лат).

Далеко не худо, подумал я, думая о Тине. Почему о Тине? Она ведь ещё совсем не жила. Ох, уж мне эти аннунаки!

«...а время роняло сухой горох секунд... трик-трак».

Есть люди, ускоряющие обычный ход вещей и даже историю цивилизации.

Трик-трак...

Есть же люди!.. Или всё-таки боги? Обжигающие горшки...

И о ком я могу думать в первую очередь?!

Жора разгорался... «...то, что вчера ещё было телом».

Не вчера - только что! Что ещё есть ещё...

Пламя уже лизало его розовые пятки... Он тоже, было видно, задыхался...

Трик-трак...

Дождик снова прошуршал своё: «На крюк».

И тотчас стих...

«Распинаю тушею то...».

Он только, прошипев, придал силы костру... Как будто этот самый костерчик был свежим зелёным ростком в знойной пустыне, пробившимся, наконец, сквозь толщу пустынного песка тысячелетий и увидевшим, наконец, свет солнца, свет Неба...

Белого Неба Пустыни...

Спасительный дождик огня.

- Макс, место!..

- ... ты бы ещё приплел сюда своего Наполеона и Гитлера с...

Я не понимаю Лену: о чём она говорит?

- О чём? Об империи, которую вы задумали выстроить. Очередной рейх!

Ах, вот в чём всё дело - империя!

- Империи, - говорю я, - эти местнические свалки человечества себя давно исчерпали. И Македонский, и Рим с его Цезарями и Суллами, Неронами и Калигулами, и Чингиз-хан, и Осман-паша, и Наполеон, и даже Твой Ленин со Сталиным со своими Марксами и Энгельсами, Гегелями и Фейербахами...

- Никого не забыл?

- Да все они вместе взятые не стоят...

- Ты хочешь сказать, что...

- Верно. Верно! Ведь все они держались на силе, на дикой силе злазлазлазла! И насилия, и насилия.

- Насилия силой, это понятно! И вот вы решили...

- И вот мы решили, - говорю я, - хватит зла!