Владимир Колотенко - Тебе и Огню

Своими стихами, рифмой и порядком слов Тина подчинила себе всё человечество и, как Менделеев свои элементы, выстроила свою беспристрастную и совершенно непререкаемую иерархию ценностей...

- Что же такое этот самый ключ? - спрашивает Лена.

- Я же сказал: рифма! И порядок слов. Подбор и порядок. Ясно ведь, что в этом порядке солью является и порядок букв в словах. Понимаешь меня?

Лена слушает.

- Вот смотри, - говорю я, - берем, скажем, буковку «эс» и прилепляем к ней буковку, скажем, «те». Что у нас получается - «ст...»! Теперь можно из этого «ст» лепить всё, что угодно - «станция», «стакан», «сталактиты», «стена», «стерва», «стёб», «стимул», окрик «стой!», «стопаньки», «Стинг», «ступор», «стул»... Ой, да тут вариантов - пруд пруди! Скажем, - «стресс» или «стих», или просто «страх», жуткий страх, понимаешь? Уйма просто!

Лена смотрит, всем своим видом показывая полное непонимание.

- Ну, как же ты не понимаешь?! Всё так просто! Просто на тарелочке...

Лена пожимает плечами, мол, я-то тут при чём?

Я понимаю, всё дело во мне: надо быть проще, понятливее. Понятливее? Да сколько угодно!

- Итак, - говорю я, - «страх», да?

- Пусть, - говорит Лена, - пусть будет «страх», если тебе угодно.

- А вот и нет никакого страха, - говорю я, - смотри!..

Теперь пауза.

- Теперь не «е», не «ё», не «и», не «эр», и даже не «у»... Тина выбирает обыкновенное «а»! Простое, как правда! Правда?.. Смотри - «а»! Что у нас получается - «стаааааа-а-а-а-а...». Правильно? Ну теперь-то понятно - «ста»! «Лет до СТА расти нам без старости» - помнишь?

- Хм!..

- Так вот никаких не до «СТА», - говорю я, - а «СТА-НО-ВИТ-СЯ», - говорю я, руками помогая рождаться Тининым стихам большими буквами.

- Ах, - говорит Лена, - конечно.

- Именно! - говорю я.

Теперь мы оба киваем головами в знак согласия с нашим пониманием этого высокоштильного Тининого акта стихосложения.

Я цитирую:

...становится рядом и смотрит в его ключицу,

читает его по движению каждой жилки

и знает, что будет. И знает: когда случится

все то, что им шепчет папирус, им надо жить, как

двум кастам, идущим единой дорогой веры,

совпавшим друг с другом, как соль и прибрежный камень...

- Это же не её стихи, - говорит Лена, - ты говорил, что...

- Да неважно, чьи они, - говорю я, - Тинины, не Тинины... Ей нравятся...

- Тине?

- И мне и Тине, и, надеюсь, тебе тоже.

Лена кивает - нравятся.

- И теперь, - говорю я, - смотри что получается. Получается, что...

- Что?

- Вот и весь тебе ключ, - говорю я. - Теперь-то уяснила?

- Теперь-то!..

Теперь мы улыбаемся.

- Так вот всё дело вот именно в таком порядке буковок: «эс», «те», «а», «эн», «о»... Это ясно?

- Как день! - говорит Лена.

- Но здесь ещё вот какая изюминка.

- Клубничка! - говорит Лена.

- Нет, - говорю я, - изюминка, цимус!

Лена слушает.

- Рифма! Гомер! Накаты волн...

- Понимаю, - говорит Лена.

- Так вот, если все это... и набор буковок, и рифма, и смысл, и интонации, и Тинин голос и... накаты волн... Если всё это совместить, сгустить, сжать, сопрячь...

Вот ведь где Тинина sal atticum! (Аттическая соль, - лат.). Правда она никакая не аттическая, без всяких тонкостей и изысканностей... Соль как соль... Но - соль! Как «Вы - соль земли». Да-да, именно так: Вы, Тина - соль земли!

Лена кивает - да-да! Затем спрашивает:

- Тинин?

- Что «Тинин»? - спрашиваю я.

- Голос, - говорит Лена.

- Только! - говорю я. - Только Тинин! В том то и дело, что ничей другой, кроме Тининого. Только Тинкин! Ты слышала, как она поёт?

Лена мотает головой из стороны в сторону: э-а...

- Вот этот-то сгусток энергии, - говорю я, - и выстраивает в наших хромосомах такую последовательность этих самых нуклеотидов - составных частей ДНК - так их упорядочивает и структурирует, что эта биомасса, неудачно прозванная кем-то homo sapien,сом, и оЧеловечивает его, делает из ничтожного хомика Величественным Homo! Это как заклинаниями и песнопениями поднять многотонную глыбу на вершину пирамиды!

- Да, - говорит Лена.

- Да, - говорю я.

- Хуже атомной бомбы, - говорит она и поправляет себя, - крепче, сильней!

- Вооооооот...

- Понимаю, - говорит Лена.

- Это - как генные мутации, только наоборот. Не к упадку, уродствам и разложению, а к расцвету, совершенству и величию. Такова сила слова!

Я не только разъясняю Лене принцип действия Тининого оружия, я и сам уясняю - вот где силища сил!

- Это не какие-то там HARPы с их смерчами и цунамими...

- Цунамами, - говорит Лена. - Цунами.

Тепрь мы смеёмся, хохочем что есть силы и слёз!

- Да-да, ты это уже говорил: HARPы - просто детский лепет.

Мы просто ухохатываемся..

Я понимаю: это смех признания понимания Тининых рифм. И слов, и букв и буковок... И особенно - промежутков между буквами, паузами, которые тоже наполнены Тиной. Тининого оружия!.. «Глаголом жечь сердца людей»!.. Что может быть очистительнее этого Тининого огня?!

Ничего!..

А ведь вода и огонь - это очистительное оружие богов. И богинь!

«...совпавшим друг с другом как соль и прибрежный камень...».

Здесь соль: совпавшим!..

Хотя здесь абсолютный Тинин запрет! Как камень! На пути к «друг с другом». Это я тоже понимаю. А Лене незачем это знать.

Поздний вечер, мы стоим с Леной у окна в обнимочку, высота, я уже говорил, высота птичьего полёта... Шестнадцатый этаж... Или двадцатый...

Лена вдруг декламирует:

«...в этом городе на хватает Питера Пэна

И питерское серое небо огромно

И проникает в тебя внутривенно... Капельно...

Здесь так дышится морем и временем... Как нигде...

(Отчего же так больно?)

Оттого что я здесь - временно».

- Кто такой Питер Пэн? - спрашиваю я.

О том, что «я здесь - временно» у меня и мысли не мелькнуло. Это станет ясно

потом. Вскоре.

- А скажи, - спрашиваете Лена, - что ни Гомер, ни Петрарка, ни Шекспир, ни Пушкин не обладали способностью покорять сердца и умы...

- В такой мере как Тина - никто, - говорю я, - разве что в незначительной степени... Скажем, Рембо... И, конечно, Пушкин, особенно Пушкин для россиян... Как и Данте для итальянцев, как и Байрон для англичан, а Гёте - для немцев... Тина же, понимаешь, Тина... Это как эсперанто!

- Понимаю, - говорит Лена, - конечно, понимаю.

Вскоре, ближе к полуночи, Лена-таки возвращает мои мысли к Жоре.

- Мы с тобой совсем бросили его на произвол этих твоих...

- Ничего не бросили, - спорю я, - ничего подобного! Жора всегда с нами. Но как тебе Тинин ключ?

Лена смотрит на меня с нескрываемым любопытством: я ещё никогда Тиной так не восхищался.

- Золотой, - говорит она, - золотой! Все ларцы мира ему подвластны.

Я удовлетворённо киваю: абсолютно все! Всенепременно! Все до единого! И теперь этот Тинин ключ в наших руках! Это - спасение... Это - власть... Ну да! Это власть над миром...

- Разве ты жаждешь власти?

Ленуся моя дорогая! Да нет в мире мало-мальски разумного человека, не мечтающего о шапке Мономаха, о короне, о скипетре...