Владимир Колотенко - Верю, чтобы познать

Оказалось, что недра гена неисчерпаемы, как и недра атома. Мы нырнули в этот сладкий омут познания с головой, и никакая соломинка нас уже спасти не могла.

- Тебе не кажется, - спросил я однажды Жору, - что ты мечешь бисер перед свиньями?

- Даже свиньи, - ответил Жора, - могут отличить зачерствевший хлеб от дерьма. - Но, знаешь, - устало добавил он, - иногда наступает такая унылая пустота, что и жить не хочется. Но мы должны уметь разговаривать, не уставать разговаривать, нести в мир знания, знания, растолковывать, если хочешь, наставлять, навязывать, если хочешь - петь! Да, петь им нашу Пирамиду, танцевать ее, вкладывать в клювики...

Он снова нашел Тину:

«... лови меня по буквам «Н.Е. О.Т.Д.А.М.!»

В твои покои - верною рабою,

Гребцом твоих безжалостных галер,

Княжною, амазонкой, крепостною,

Ребенком, вне конфессий, храмов, вер:

Из поцелуев тонкую финифть...

Волной по коже - теплое дыханье...

Расставь на теле знаки препинанья:

«помиловать...

нельзя её

казнить».

- При чем тут ваша пирамида? - спросил Валерочка.

Жора даже не скривился, пропустив вопрос мимо ушей. И продолжал:

- Собирать буковки, как зерна, в слова-караваи, чтобы этими хлебами накормить все человечество. Как Иисус накормил своих голодных овец. Ведь слова - это то, что останется в них навсегда. Строи слов! Мы должны каждый день, каждый день упражняться в щедрости. И нельзя ни на шаг уходить от своих обещаний, иначе в нас быстро разуверятся, а нет ничего хуже, чем разочарование.

Какое отношение имеют Тинины финифти, конфессии и храмы к нашей Пирамиде стало ясно уже на следующий день. Валерочка был потрясен!

С восторгом и грустью вспоминаю я наши бесконечные беседы и споры, которыми он украшал наш ученый быт, иногда дурача и смеясь над нами, но всегда заканчивая глубокомысленными рассуждениями о сути наших трат и усилий. Он, врач, вселял и напитывал нас живым оптимизмом.

Не у всех, конечно, хватало терпения выслушивать Жору. Вит, скажем, просто вставал и уходил. Какие могут быть принципы, если деньги сами текут к нам рекой, возмущался он: бери, греби, натаптывай, пересчитывай...

А Юля была в восторге!

Почему Жора ни разу не вспомнил о принципах трансмутации и Монтескье, я не знал. И - ни слова о добровольной простоте! Я спросил его: почему?..

- Потому, - сказал Жора, - что сегодня среди людей лютует самый главный принцип: homo homini lupus est (Человек человеку волк, - лат.). Но мы победим и этого зверя! Мы его зажарим на вертеле и сожрем с кетчупом, с перчиком и горчичкой, а?!

- Похоже, что вы, - говорит Лена, - готовы были не только волка, но и самого мамонта съесть.

- С чесночком и горчичкой.

- Похоже, что Жора твой просто подпитывался этой вашей Тиной?

- Как эликсиром вечности.

- И, пожалуй, молодости. Как конь!

- А где моя коса? Ты не помнишь?

Теперь, когда уже все известно, кажется невероятным, что Жора, точно какой-то там Нострадамус, смог так далеко заглянуть в будущее. Он и сам, вероятно, не предполагал, что держит в руках вожжи правления новой жизнью. То, о чем он говорил, не было для меня потрясением, тем не менее я испытывал чувство невероятной прозрачности, ясности наших дальнейший действий. А с ясностью приходила и уверенность в правильности выбранного нами пути. Четкая формулировка принципов позволяла нащупать под ногами твердую почву.

Я понимал, что пока он не выскажет все, что у него накопилось, пока в нашем присутствии не докажет самому себе необходимость и обоснованность следующего шага, он не остановится. И не сделает нового шага. И вот что еще мне тогда пришло в голову: Жора - пророк! Его интуиция и постоянное думание, даже, можно сказать, жизнь в проблеме, познавание ее изнутри, то, что все называют эмпатией, несомненно давали ему преимущество перед нами. Без Жоры, теперь-то я в этом уверен, нечего было и помышлять браться за выправление кривой жизни. А ведь было время, когда он (как апостол Павел) был противником строительства Пирамиды. Теперь же он яростно Ее защищал.

- Но это была лишь только модель? - спрашивает Лена.

- Да. Пока еще только модель. Но мы уже были готовы наполнять ее живой жизнью.

Стремление к совершенству стало у нас основным признаком выживания. Мода на совершенство затмила все плотские позывы и поползновения. Необоримое желание духоборства влекло умы и сердца людей к свету, заставляло тянуться к Небу, задрав голову вверх и встав даже на цыпочки, ввергало в иго смирения и святости. Такое состояние души бередило лучшие умы. Такое еще никому на свете не удавалось. Такое - было возвышенным, величественным и вожделенным. И стоило дорогого.

- Восхитительно!..

Лена в восторге!

- И вот еще что: не было спасения от такого! Не было спасения!.. Невозможно спрятаться!..

- Но жить на свету, согласись...

- Да, светиться! Быть прозрачным как стеклышко, как слеза...

Лена согласно кивает:

- Это же пытка, нечеловеческие усилия... Человек не в силах...

- Бог не по силам не дает.

- Это же клеть Христа! - восклицает Елена.

- Вот такая была парадигма, вот такие пролегомены...

Так мы мечтали.

- Чтобы подвинуть мир, - настаивал Жора, - нужно прежде подвинуть себя.

Я всецело разделял этот тезис: преображение неизбежно!

- Это - как горячим шёпотом зажечь свечу, - сказал Жора.

Когда с принципами было покончено, какое-то время мы просто ничего не делали. Даже Жора, казалось, впал в спячку. Мы думали. Да, я уверен, что каждый из нас теперь сам задавал себе вопросы и сам на них отвечал. А когда ответа не было, мы записывали свой вопрос в вопросник или запоминали, чтобы в нужный момент задать его Жоре. Что касается меня, то я и сам старался уяснить, что же, собственно, представляет собой эта самая Пирамида, очарование и сила которой росли с каждым днем. Мы не раз с Жорой рассуждали о ее сути, сущности, существе, о Ее структуре... В чем ее явление, неожиданность, так сказать, ее самость и смелость? По правде говоря, у меня не было ясного понимания. Можно ли строить нашу Пирамиду, не представляя для себя Ее стержень, кровь, Ее соль? Нет, нельзя. Мы должны разжевать Ее до последнего зернышка, разобрать на мелкие части, разложить по полочкам... И развесить по стенам как таблицу умножения, как календари, как портретики своих кумиров.

- Красиво сказал, - говорит Лена.

- Кто?

- Твой Жора!

- Что? Что сказал?

- Про шёпот свечи.

- Это ж Тина! Это он ее снова цитировал.

- Вор!

- Да нет, нет, какой вор? Просто она...

Я не стал оправдывать Жору. Собственно, в чем?

Эти беседы, надо признать, были достаточно скучными и становились всегда оживленнее, лишь когда речь заходила о коммерческой стороне наших изысканий. И здесь Виту не было равных.