Владимир Колотенко - Верю, чтобы познать

- Колокол?

Лене нравится такое сравнение!

- Колокол! И эти пять основных принципов, собственно, и составляют нуменологию нашей Пирамиды, нуменологию совершенной жизни.

- Нуменологию?

Лена не совсем понимает.

- Да. Ее суть, стержень, кость, корень... Ее, так сказать, внутреннее содержание. Архитектонику!.. Как триедин Бог, так пятиедина наша Пирамида.

- Но как же быть с «не убий», «не кради», «не прелюбодействуй»? - спрашивает Лена. - Как быть с декалогом совершенства? С Нагорной проповедью?..

- Я же уже говорил: это феноменология, проявление, манифестация нуменологии, это уже работа сознания.

Мы понимали, что такие амбиции имели шанс на успех лишь при условии, что нам удастся пробраться, прокрасться в святая святых тонкой структуры генома. Для этого нам требовалось по меньшей мере привлечь на свою сторону академическую науку и заполучить классных технологов. Сначала нас встречали в штыки:

- Нет-нет, это невероятно! Абсурд! Утопия! Детский лепет.

Но кто-то неуверенно поддержал:

- Пирамида - это все-таки путь развития...

Разумеется, мы хватались за соломинку, соглашались. Даже настаивали:

- Лучший! Лучший из всех путей, известных до сих пор человечеству.

- Лучше, чем The Americen Way of Life? - спрашивает Лена.

- Америка - страна плавильного тигля. Страна эмигрантов, переплавленных в Америку. Американцы не только самостоятельны, они самодостаточны. Но...

Я не мог смотреть, как они наваливались на Жору:

- Глобализация, - брал я на себя смелость, - это тупиковое направление. Только пирамидизация способна...

Лена не принимает это:

- Слово-то какое!

Я тоже остерегался спорных вопросов и новых слов, но иногда без этого было нельзя обойтись.

- Пожалуйста! Если угодно: The Pyramiden Way of Life!

Это было убедительно! Когда я видел, что они чего-то недопонимают, я пускался в разъяснения, и вскоре у них светлели глаза. Или не светлели.

Лена не отступала:

- Но есть еще дзен-буддизм, дейнетика, каббала, Кастаньеда...The Chrystos Way of Life.... А о чем говорил Заратустра? А мысли ученых пандитов, знатоков Вед, и святых садху, того же Шри Чайтанья Махапрабху? Разве все это не путь? И Атлантида... Правда, от этой страны осталось только название. Что если это только выдумка Платона?

- Да есть, - соглашался я.

Мы засиживались до поздней ночи, если не до утра. Столь далеко идущие планы завораживали слушателей. Около полуночи мой рассказ воспринимался как вполне реалистическая история и возможная программа конкретных действий. И даже с утра, когда у каждого в голове была своя программа на день, мой собеседник сам начинал мне рассказывать нашу Пирамиду, кивая головой, мол, давай дальше, это же ясно, как день. Сбивчиво и торопясь. Или упорно возражая. Выходило нескладно, а порой и смешно, позиция собеседника хоть и была убедительна, тем не менее круг желающих жить в Пирамиде рос и ширился.

И всем нам теперь было ясно - наступила эра Христа.

- С Тиной, - спрашивает Лена, - с Тиной наступила?

- Тогда мы же ее совсем не знали! Даже представить себе не могли. Стишки ее, конечно, почитывали... Ее колючки и чаши с ядом гюрзы...

Вскоре я и без Жоры прорывал их осаду:

- Теперь попытаемся в прокрустово ложе гармонии Жизни уложить стихию государственного хаоса страны. Не получается. Выпирает, кособочит, шатается... Такая пирамида напоминает башню в Пизе, и если вовремя не подставить подпорки, похоже, вот-вот она рухнет! Наша жизнь кривая и кислая, горбатая и горькая...

В чем противоречие жизни, как его решать?

- В чем же?

- Противоречие состоит в том, что современное государственное устройство, как бы оно не называлось, в своем развитии не соответствует энтропии жизни. Здесь, здесь корень зла и всех бед человечества.

С энтропией была, конечно, натяжка. Я и сам не очень-то знал, как измерить эту чертову энтропию жизни.

- Но как насытить геном добром?

- Как тигренка мясом. Соскрести коросту корысти и напихать в геном гены щедрости. Мы же с Крейгом давно уже доказали...

И долдонил ему, стремящемуся и надеющемуся понять, долдонил ему о бескорыстии.

- Пирамида - это и матрица жизни, - говорил я, - мерка, по которой, руководствуясь принципом обратной биологической связи, необходимо сверять наши мысли и действия, мера всего во всем. Это весы чести, совести, справедливости... И еще это - капкан совершенства...

- Капкан?!

- Чтобы вырваться из нее, - я просто наслаждался этим утверждением, - нужно отгрызть себе лапу...

И мой собеседник отдергивал свою руку, как от огня. И не требовал больше никаких доказательств.

- И еще, - спешил я добавить, - это цитадель совершенства.

- Цитадель?..

Лена в восторге!

- Цитадель!

И пояснял:

- Устойчивое развитие жизни по сути является свитием ее составляющих в одну точку, точку гармонии, абсолютного совершенства жизни. А симметрия их развития как раз и обеспечивает устойчивость жизни.

- Гениально! Просто гениально! - восхищался стратег. - Свитие!.. Это значит - вить гнездо жизни...

Это было еще одним откровением. Теперь восхищался и я. Этим образом. Глаза мои просто искрились, я был горд и всесилен!

И чувствовал себя Богом!..

Мы объехали весь мир со своим курсом лекций. Нам нужно было знать, как мир к нам относится: признает нашу теорию или встретит в штыки?

Мир, казалось, устал от наших пролегоменов и притч, выкладок и причитаний. Меня стали обходить стороной, многие бежали, многие умолкли и успокоились. Да!.. Против нас ополчились многие академики. Один нобелевский лауреат, Жорин друг и сподвижник, жертвуя дружбой, назвал нас обыкновенными шарлатанами. Против нас восстала и церковь. Какой-то кардинал даже призвал предать нас анафеме: «Это же святотатство!». Особенно свирепствовал некий Майкл Зеллвегер, действующий генерал и военнопромышленник, которому Жора отказался предоставить нашу разработку по этническому оружию. Передай ему, грозился он мне, что я его просто урою. Жора хохотал. Вит же, напротив, относился к угрозам серьезно: «Э-эти не отпустят, э-эти ууу-роют». Юля удивлялась: «Господи, как же еще гадок мир!». А Ушков даже запугивал нас: «Вы не имеете права, и я буду вынужден рассказать...». Он находил, как всегда, изъяны в архитектонике Пирамиды и говорил, что она напоминает ему Эйфелеву башню. На какое-то время мы поприутихли, отказавшись от приглашений. Как потом выяснилось, все предосторожности были тщетными. Иго совершенства многим оказалось не по зубам. И ведь отступать было некуда. Я потерял всякий страх. А для тех, кто еще проявлял любопытство к устройству мира, кто не потерял еще веры в меня, я не уставал повторять: эта блистательная модель, говорил я, удивительным образом соединила в себе нуменологию и феноменологию жизни, красиво и просто объясняя ее существо и смысл. Пирамида выбрана еще и потому, что она является одной из наиболее устойчивых сооружений и символизирует вечность.