Владимир Колотенко - Прикованные к тени

- Это было на Мальте, - говорю я, - была ранняя осень, жара стояла адская, как обычно, я уже выехал из предместья Валетты... Горнакова, ты слушаешь меня?

- Да-да, говори, говори, - говорит Лена, - я слушаю... Думаешь, Тина услышала тебя?

- Уверен!..

А сам думаю: в чем уверен?

Вдруг ни с того ни с сего цитирую:

Вот и кончилось детство как перила у лестницы - вдруг.

Домотканая радуга на сатиновом небе приколота.

Обещаю остаться с тобою, мой ласковый друг,

И в тебя проникаю лучом, полным солнца и золота.

Проникай же, проникай своим колючим лучиком, полным солнца и золота, думаю я, освещай, наполняй, натаптывай меня своим золотом-золотом, россыпями своих золотых умопомрачений...

Прошу я...

И снова прикладываюсь к бутылке.

Жёсткий ритм моих строк разрывает твой замкнутый круг.

Прорываюсь к тебе, отнимая тебя у агоний.

Ты сейчас от меня на дистанции вскинутых рук.

Протяни два крыла. Или две отогретых ладони...

- Что ты там бубнишь? - спрашивает Лена.

- Ты сейчас от меня на дистанции вскинутых рук...

- Ты опять за свое, - говорит Лена, - да ты, дружок, бредишь...

А Тина-таки расслышала меня, расслышала... Не то бы...

Вот! Вот же в чем мое спасение! Ти, славная ты моя, я же могу дотянуться до тебя рукой!

Дотянуться бы, закрыв глаза, думаю я. Но сперва - выжить!

А детство... Детство, видит Бог, для меня да-а-а-вно уже кончилось...

- Я в порядке...

Ах, эти славные сладкие щиколотки и лодыжки... Ах, эти бубенцы-бубенчики!

Спасибо вам!

- Макс, голос!..

- Уа-ав!..

Да ты, братец, обленился совсем!

Что бы там ни говорили самые сильные мира сего, будь то царь Соломон или Александр Македонский, или Крез, или Красс, или вождь племени майя (как там его?), султан Брунея, Билл Гейтс, Карлос Слим Хел или даже Уоррен Баффетт... Или, собственно, все они вместе взятые... Как бы ни упивались они достигнутой славой и мощью, всесилием и всемогуществом, я уверен, что каждый из них, лежа на замаранных простынях смертного одра, отдал бы без раздумий и сожалений и богатства и состояния, нажитые тяжелым и кропотливым трудом, не задумываясь отдал бы за еще один день своей жизни... За час! За еще одну крохотную минуту...

Не задумываясь!

Я уверен!

Я бы многое дал, чтобы расслышать едва уловимую мольбу, исходящую с их пересохших и едва шевелящихся губ, подернутых тленом вечности, увидеть их стекленеющие глаза с проблесками предсмертной надежды. О чем был бы этот стон, этот блеск? О мгновениях жизни...

Я уверен!

Не задумываясь!

Не зря ведь люди извечно - так старательно и надрывно! - заняты поисками этого чертова эликсира бессмертия. Нет в мире силы, способной утолить жажду жизни... Вот и мы сломя голову бросились в этот омут, в постижение идеи вечной жизни. И что же? Понадобилось довольно много времени, чтобы осознать тщетность любых попыток достичь совершенства. И теперь у меня нет права на молчание. Отчего же мне не поведать и тебе эту историю?

- Слушай, Рест - это что за имя? - спрашивает Лена.

Я рассказываю.

- Мне однажды сказали: «Теперь ты мой крест! Теперь это имя твое», - продолжаю я. - «Крест?». «Ага - Крест. Хочешь коротко - Рест, хочешь мягко и ласково - Рестик...», - я хмыкнул: - «Ладно, Рест так Рест. Рестик - даже мило. Хотя, знаешь...». «А мне нравится: Рест! Как удар хлыста!». «Ладно...».

- А потом?

- И потом...

- Может быть, все-таки Орест? А по паспорту? - спрашивает Елена.

Она, я вижу, не совсем принимает этого моего Ореста и Реста, и даже Рестика. Мне, собственно, все равно. Юля тоже поначалу кривилась. А вот Ане имя нравилось. Она даже... А Тинка - та хохотала:

Орест... рестик...рест...

Ох, тяжел твой крест...

- Хочешь - Орест. Так, я помню, звали одного динозавра, - смеюсь я.

- А по паспорту? - настаивает Лена.

- Назови хоть горшком!..

Вот тогда-то Тина и выхохотала мою судьбу- крест оказался не из легких... Ее слова часто... Кто-то посвятил ей стихи:

«Тинн... Капля упала вверх, ударившись о небоскат.

Тинн... - ты льешься за нас за всех, плевать, что наговорят.

Ты - рыжее пламя гроз, отправленный вдаль конверт.

Слово на перенос, час слёз, немыслимый переверт...

Тинн - слово колоколам, бронзовым песням их.

Тинн - это приносит нам волны плавучий стих...

Твой голос как летний дождь - смоет всю пыль с души.

Мне - чуять руками дрожь. Прямо хоть не дыши.

Гром - голос твоей струны, шум огня - твоя речь.

Мысли из-за тебя вольны в пальцах проворно течь...

В эти мгновенья ты - выше всех, и нет над тобой господ...

Тинн... Капля упала вверх, ударившись о небосвод...».

Очень про нее все, про Тину...

- Как тебе?

Лена только улыбается.

Вот так - тинн... тинн... - по росинке, по капельке она меня и завоевала. Она просто стала моим камертоном: без нее - ни шагу! Карманный Нострадамус на каждый день! Мне не всегда удавалось разгадать ее катрены, но если мозг мой протискивался в их содержание, я просто млел от счастья: надо же! Осилил! И тотчас приходило правильное решение!

- Надо же! - восклицает Лена.

- Да-да, так и было! А настоящее мое имя... сама знаешь! Каждому ясно, что оно означает.

Итак, я рассказываю...

- Все началось, - говорю я, - с какого-то там энтероцита - крохотной клетки какой-то там кишки какого-то там безмозглого головастика... Он даже не успел превратиться в лягушку! Правда, потом из этой самой клеточки и родился крохотный трепетный лягушонок, который прожил всего-ничего... Тем не менее, мы за него ухватились. Как за хвост настоящей Жар-птицы! Мы будто тогда уже были уверены, что этот чертов Армагеддон непременно придет и к нам.

Так и случилось.

И эта гнусная никчемная война...

Прошло каких-то там тридцать лет.

Больше всего меня восхищали лекции Архипова. Многоярусный амфитеатр огромной аудитории, мы, будущие врачи и ученые, в белоснежных халатах. Я выбирал себе место в третьем ряду, открывал конспект... К сожалению, у меня не было с собой магнитофона, чтобы ни одного слова, ни одной интонации не упускать. Я был влюблен в лектора. Первое время меня просто охватило ошеломление: откуда ему знать, как закручена спираль ДНК и какими такими связями поддерживается эта спиралевидная нить? Меня возмущал и тот факт, что если размотать все нити, вытащенные из каждой клеточки моего тела, то ними можно несколько раз обмотать экватор. Как такое представить?! Меня это поражало и занимало всецело. Архипов, то и дело покашливая, прохаживаясь туда-сюда вдоль длинной светло-зеленой доски, все рассказывал и рисовал фантастические сюжеты из жизни клеток и тканей и целых систем, убеждая примерами из повседневности, что все это прекрасно соподчинено и успешно трудится на благо целого организма.

- Представьте себе огромную фабрику по производству...