Ким Робинсон - Голубой Марс

Наконец, они остановились на вершине невысокого старого хребта и вышли наружу. Прошли по поверхности, усеянной валунами и буграми, трещинами, барханами, крошечными кратерами, обнаженными коренными породами, уступами, гребнями и старыми мелкими каналами, – такие места и называли изрезанными участками. Хотя на самом деле здесь присутствовали все виды деформационных форм, ведь этой земле было четыре миллиарда лет. Она многое повидала, но ничто не смогло уничтожить ее полностью, так что все четыре миллиарда были здесь на виду, словно в настоящем ландшафтном музее. В нойскую эру она была существенно раздроблена, после чего остался слой реголита в несколько километров глубиной, кратеры и прочие деформации, которые так и не сумела сгладить ветровая эрозия. А с другой стороны планеты в этот же период при так называемом Большом ударе в космос вырвался слой литосферы толщиной в шесть километров, после чего на южную часть планеты обрушилась огромная масса изверженной породы. Этим объяснялось происхождение Большого Уступа, отсутствие древних гор на севере, а также чрезвычайно беспорядочный вид здешней местности.

Затем, в конце гесперийской эры [8] Эра геологической истории Марса, длившаяся в период 3,5–2,5 миллиарда лет назад. , ненадолго наступил теплый и влажный период, когда вода стала периодически выходить на поверхность. В последнее время большинство ареологов полагают, что этот период действительно был довольно влажным, но не таким уж теплым, и среднегодовая температура тогда была значительно ниже 273° Кельвина. Впрочем, она позволяла воде иногда выходить на поверхность и пополняться скорее за счет гидротермальной конвекции, чем осадков. По современным оценкам, этот период длился всего сто миллионов лет или около того, а за ним последовали миллиарды лет ветров сухой и холодной амазонийской эры, которая тянулась вплоть до их прибытия.

– А есть название эры, которая началась в М-1? – спросил Сакс.

– Голоценовая.

И в последние два миллиарда лет все выветривалось так сильно, что более ранние кратеры полностью лишились краев, беспощадные ветры раздирали поверхность слой за слоем, оставляя лишь голые породы. С технической точки зрения здесь возник не хаотичный, но дикий рельеф, учитывая его невообразимый возраст и обилие разрушенных кратеров, останцев, провалов, бугров, уступов и неимоверного множества исрешеченных скал.

Они часто выходили из марсохода и шли пешком. Даже небольшие столовые горы, казалось, были выше их роста. Сакс, сам того не сознавая, держался ближе к марсоходу, но все равно отходил подальше, чтобы рассмотреть наиболее интересные объекты. Однажды он заметил скалу в форме марсохода с вертикальной трещиной по всей высоте. Слева от нее, на западе, перед далеким горизонтом, желтел гладкий скалистый грунт. Справа же тянулся вал, образовавшийся в результате какого-то старого разлома, высотой до пояса и испещренный чем-то, напоминающим клинопись. Потом он увидел бархан, окруженный достававшими до щиколотки камнями – то черным, обточенным ветром базальтом, то более светлой зернистой породой. Потом – какой-то затупленный конус, крупный, как дольмен. И песчаную косу. И круг сырой изверженной породы, похожий на почти полностью выветрившийся Стоунхендж. Глубокую, вьющуюся змеей впадину – вероятно, участок реки, – а за ней очередной плавный подъем и отдаленная возвышенность в форме львиной головы. А еще одна возвышенность, рядом с первой, походила на львиное туловище.

И посреди всего этого камня и песка растительная жизнь была почти незаметна. Во всяком случае, поначалу. Ее еще нужно поискать, внимательно присмотреться к цветам, прежде всего к зеленому, ко всем его оттенкам, но особенно – к бледным: шалфейному, оливковому, хаки и прочим. Нанао и Тарики то и дело указывали на образцы, которые Сакс не замечал. И он присматривался все внимательнее и внимательнее, снова и снова. А едва он приспособился к восприятию тусклых цветов, которые так ловко сливались с ржавым грунтом, как те начали буквально выскакивать из цветов ландшафта – коричневого, черного, цветов умбры и охры. Чаще всего они обнаруживались во впадинах и трещинах или возле занесенных снегом участков. И чем внимательнее он вглядывался, тем больше их находил; а в одной котловине, казалось, повсюду росли растения. И тогда он понял: вся эта территория, весь Тирренский массив, представляла собой одну большую каменистую пустыню.

Потом он увидел яркую зелень лишайников, покрывающих поверхности скал или внутренние поверхности водосборных участков, и мох – изумрудный, темно-зеленый бархат, влажный и пушистый.

Многоцветная палитра лишайников, темно-зеленые иглы сосен, пучки отростков хоккайдских сосен, ладанных сосен, можжевельников. Цвета жизни. Казалось, он переходил из одной огромной комнаты под открытым небом в другую, сквозь разрушенные каменные стены. Маленькая площадь, извилистая галерея, просторный бальный зал, множество соединенных между собой комнат, гостиная. В некоторых комнатах – криволесье в низких стенах, где искривленные ветром деревья были мелкими и срезанными сверху на уровне снега. Каждая ветвь, каждое растение, каждая открытая комната имели выверенную форму – но при этом смотрелись непринужденно.

Вообще, как сказал ему Нанао, большинство котловин активно культивировались.

– Эту котловину засеял Абрахам.

За каждый маленький участок отвечал конкретный садовод или садоводческая группа.

– А! – воскликнул Сакс. – И удобрил, наверное, тоже?

Тарики рассмеялся.

– Можно и так сказать. А сама почва здесь в основном завезенная.

– Понятно.

Это объясняло многообразие растений. Сакс знал, что культивацией немного занимались на леднике Арена, где он впервые увидел каменистую пустыню. Но здесь эти начальные стадии остались далеко позади. Лаборатории Сабиси, как объяснил ему Тарики, стремились, в первую очередь, создать плодородный слой почвы. Это было здравой идеей, ведь в каменистых пустынях почва прибавлялась всего на несколько сантиметров за столетие. Здесь же существовали причины этим заниматься, и такая задача представляла неимоверную трудность.

– С самого начала мы перескакиваем на несколько миллионов лет, – сказал Нанао. – И потом эволюционируем с того момента.

Складывалось впечатление, будто многие из образцов высаживались вручную, затем их оставляли без поддержки и наблюдали, как они развиваются.

– Понятно, – проговорил Сакс.

Он присмотрелся еще внимательнее. Ровный тусклый свет: действительно, в каждой открытой комнате были представлены образцы разных видов.

– Значит, это сады.

– Да… или вроде того. Как посмотреть.