Юрий Никитин - Бригантины поднимают паруса

Я скромно смолчал, Эсфирь буркнула с непонятной интонацией:

– У него какой-то метод больших чисел… С детства не терпела математику!

Вертолет я сперва увидел, только потом услышал приглушенный рокот мотора. Конечно, не военный, чему бы я удивился, а прогулочный, рассчитанный на богатых туристов, желающих обозревать красоты арабского мира еще и с высоты птичьего полета.

Посадочных мест пять, нас семеро, однако один молча остался на месте и сразу отошел в темноту, у него задача обеспечивать благополучное приземление на свободное от противника место.

Мы с Эсфирь втиснулись в уголок, где и так не развернуться, она без всякой рисовки села по-деловому мне на колени, что все приняли как должное, мы на опасном задании, не до всякого тут.

Вертолет почти бесшумно оторвался от земли, это военные грохочут, как будто сто чертей бьют кувалдами по листам железа, а богатым туристам нужен комфорт и удобства, иначе уйдут к конкурентам.

Яков поглядывает на меня с недоверием и опаской. Эсфирь заметила, шепнула ему на ухо:

– Надо усилить службу безопасности! Чтоб всякие тут не рылись в наших досье.

– Напрасно потраченные деньги, – сообщил я. – Мир стремительно идет к открытости. Не успеете.

– Это ужасно!

– Почему?.. А-а, тайны секретных служб станут доступны? Но выявятся также все террористы и преступники. Никто не скроется… это ужасно только тем, кому есть что прятать. Однако если человек ведет жизнь честную и праведную, как ваши хасиды…

– Иди в жопу, – прервала она. – Тоже мне отыскал праведных!

Я наклонился к пилоту, мы сидим прямо за его спиной, сказал над его ухом:

– Вот там белеют камни… Видишь? От них налево под тридцать два с четвертью градуса.

Яков спросил с беспокойством:

– Не заметят?

– Идем на предельно низкой, – напомнил я, – холмы и деревья закрывают особняк, а мы приземлимся так, чтобы не заметили. Дальше пешком. Хотя Эсфирь привыкла, что ее возят в лимузине… или в паланкине… Эсфирь, не ерзай жопой, не ерзай!.. А то доерзаешься.

– В паланкине носят, – буркнула она, но устраиваться поудобнее на моих коленях перестала. – Не щупай меня, крокодил! Тоже мне, расщупался. Так щупну, на лету выпорхнешь.

– Даже шелохнуться боюсь, – заверил я. – Тебя все боятся, заметила?

– А что это меня снизу пихает?.. Скажи еще, что это твой пистолет сам выбирает место для стрельбы!.. А-а, это вон к тому особняку прем?

Пилот поспешно прижал вертолет к самой земле и повел на бреющем. Яков, как вижу, сжался в тугой ком нервов, если мы увидели вдали крышу особняка, то и нас могли увидеть, хотя шансы минимальные, но все же тревожно…

Внизу в зеленой темноте блеснули огоньки и стремительно понеслись в нашу сторону. По металлу корпуса трижды звякнуло.

Яков выругался, кто-то прокричал:

– Мы в зоне обстрела!

Пол под ногами задрожал, накренился. Я ухватился свободной рукой за ремень, другой рукой удерживая Эсфирь, Яков крикнул:

– Повреждения?

– Трос перебит, – ответил пилот громко. – Придется падать…

– Жестко?

– Нет, – ответил он, – сперва уйдем из зоны обстрела подальше, а потом…

Вертолет продолжало раскачивать, к тому же постоянно снижается, видел, каких усилий пилоту стоит удерживать вертолет, в котором половина гидравлики разбита пулями из крупнокалиберного пулемета.

Снизу с силой ударило в днище, я слышал, как хрустнули шасси. Шум мотора прервался, винт вращается по инерции, Яков распорядился:

– Шулика, посмотри, что повреждено, а ты, Копчик, помоги, вдруг одному не справиться.

– Но я…

– Это приказ, – оборвал он. – Как бы прекрасно мы ни выполнили задание, но если не взлететь, что толку?

Они надвинули на лоб очки для ночного видения, выглядят как миниатюрные театральные бинокли на ремнях, закрепленные на затылках. Я тоже надел это приспособление, хотя заплатка в генах позволяет видеть в темноте достаточно отчетливо, разве что ожидаемо теряются все цвета, но мы когда-то с удовольствием смотрели черно-белых чарличаплинов…

– Не отставать, – велел Яков. – Держать боевой порядок!

На меня поглядывает искоса, не рискуя отдавать приказы, явно знают мою роль в захвате двух ядерных зарядов, да и этот нашел я, а Эсфирь, возможно, уже сказала, что я и сам мог бы добыть, но вот решил их малость потренировать в боевых условиях.

Эсфирь шепнула мне:

– Сперва нужно посмотреть, кто это нас… Как будто ждали!

– Если бы ждали, – ответил я, – шарахнули бы стингером. Но стреляли из пулемета, а у кого его теперь нет? Без пулемета как бы не мужчина в этом высокодуховном мире.

Она фыркнула.

– У тебя даже пистолета нет! Не считая того, что я одолжила.

– Одолжила? – сказал я с обидой. – А сказала, подарок… Не то на день рождения, не то ко дню Красной армии Израиля!

– Не говорила такого, – запротестовала она, – но ладно, твой он, твой!.. Весь Моссад подтвердит, что пистолет за две атомные бомбы – сделка выгодная!

– Вам, евреям, – сказал я обвиняюще, – лишь бы выгода.

– А ты думал? – спросила она.

– Полагал, – признался я, – гнусный поклеп, а вы все такие бескорыстные…

– Кто, Моссад?

– Нет, евреи.

– Евреи одно, – сказала она твердо, – Моссад другое.

– А ты хто?

– Еврейка из Моссада, – отрезала она ехидно.

Яков знаками рулит своими орлами, они молча исчезают в темноте, Эсфирь пошла за мной тихая и неслышная, словно отправилась кур воровать, на лбу сложное сооружение для ночного видения…

На стоянке в двухстах метрах от главных ворот два мощных грузовика от «Сименса», бульдозер и мелкая строительная техника, тоже сложная, но лично мне больше всего нравятся эти чудовищные грузовики. На этом этапе хай-тека именно они воплощают в себе всю мощь прогресса. Они же первыми перешли на автоводителей, и вообще в их конструкции не меньше новинок сегодняшнего дня, чем в танках, но танки где-то там, а грузовики постоянно разъезжают между городами, всем своим видом демонстрируют, что мощь прогресса неоспорима.

Она буркнула за спиной:

– Темно…

– Чем ночь темней, – сказал я наставительно, – тем ярче звезды трансгуманизма.

Она посмотрела на меня непонимающими глазами.

– Что-что? Ах, ты о своем сингуляризме… С такой жизнью ни до какого трансгуманизма не доживешь…

– Трансгуманизм уже наступил, – заверил я. – Местами и не везде, а теперь шагаем в сингулярность бодро и смело, хоть и боимся.

– Это как?

– Амбивалентно, – сообщил я. – Мы люди или просто человеки?

– Да иди ты…

– Здесь замри, – велел я, Эсфирь послушно плюхнулась на все еще горячий после жаркого дня песок холма. – Понаблюдаем отсюда… Один глаз зажмурь.

Она прошептала:

– Зачем?

– Ты так смешнее, – пояснил я.