Федор Цевловский - Церон. Том II

— Хорошо, Вальден, а куда ты едешь, это далеко отсюда? Там красиво?

Вальден засмеялся.

— Значит, опять по-старому, — надувшись, сказала Лили. — Даже куда едет, не хочет сказать. Значит, ты бросаешь свою карьеру здесь?

— Бросаю, Лили, — покорно подтвердил Вальден. — А когда я устроюсь, ты переедешь ко мне, Лили? — неожиданно задал он вопрос.

Лили пожала плечами.

— Ты меня ставишь в ужасное положение, Вальден.

— Чем же, Лили?

— Подруги меня спросят: — «Где ваш жених?» Я отвечу: «И близко и далеко». Они меня спросят: — «Чем занимается ваш жених?» Я им отвечу: — «И занимается, и не занимается». Так они, Вальден, меня засмеют, а ведь другого, по совести говоря, я ничего не смогу им ответить.

— Постарайся, Лили, не говорить с ними об этом теперь.

— Хорошо тебе говорить: не говори, — раздраженно ответила Лили. — То есть, как это не говорить? Ведь они мне рассказывают про свои увлечения, спрашивают про тебя.

— Лили! поздно, уже гасят свет. Скажи, согласишься, когда я позову тебя, поехать ко мне, где буду только я с моими проектами и друзьями?

— Подумаешь! — произнесла, иронически засмеявшись, Лили.

— Лили, перестань балаганить! Да или нет?

— А Неро я могу взять с собою?

— Зачем тебе этот урод?

— Сам ты урод, а не Неро.

— Лили, уже все ушли. Нам нельзя больше оставаться, нужно идти. Как ты решила?

— Может быть да, может быть нет, — прижимаясь к Вальдену, сказала девушка.

Человек одиноко стоял среди поля. Его взгляд с какой-то непонятною тоскою был устремлен на горизонт, залитый огнями столицы.

Он был нечувствителен к красоте далеких огней, обрисовавших на ночном небе контуры города. Тяжело вздохнув, он оглянулся вокруг и прислушался. Тишину, царствующую вокруг, кое-где прерывало только кваканье лягушек и шелест травы. Крадучись, зорко смотря по сторонам, он сделал несколько шагов и замер, вслушиваясь в тишину. Его напряженный слух нигде не мог уловить никакой подозрительный звук. Человек снова остановился. Внутренний голос указывал ему на то, что тишина обманчива; он намекал на таящуюся в ней опасность. Человек заколебался, идти вперед или вернуться. Внутренняя борьба продолжалась недолго. Огни, гипнотизируя, манили его к себе. Как мать зовет дитя — звал его город.

В нем заиграла кровь.

— Довольно с меня, не раб я им, не соучастник, чтобы оставаться здесь. Я хочу жить!

— Никлая! — послышалось где-то вблизи.

Голос, казалось, вышел откуда-то из-под земли.

Человек вздрогнул.

«Хватились меня», — пронеслось у него в голове.

Звуки голоса, дошедшего до него, в одно мгновение преобразили его лицо. Оно стало заискивающе- любезным, как будто звавший Никлая был рядом с ним. Поборов страх, Никлая сделал шаг вперед. С лица исчезла заискивающая улыбка. Постояв с минуту, как бы советуясь с отблесками манивших его огней, он решился. Огромный скачок… и Никлая стрелою полетел в направлении города.

Мчась, Никлаю показалось, что город залитый светом, побежал ему навстречу. Вот на него налетела главная улица. Замелькали знакомые витрины, фланирующая толпа, запрудившая тротуары. В ушах зазвенели знакомые фразы. Все было по-старому. Только костюмы казались наряднее, а не замечаемые раньше мелочи бросались в глаза.

На душе у Никлая стало радостно. Почувствовав знакомые лица, он ощутил себя старым Никлаем, веселым, энергичным, всегда готовым к авантюре. Вот переулок, в котором расположилась редакция. Угол заставлен столиками с завсегдатаями, сидящими за ними. Те же ищущие взгляды, посылаемые ими каждой женщине. Внутри кафе, за колоннами находилось любимое место Никлая. Там вперемежку коротала время богема столицы, золотая молодежь и милые славные грешницы. Как правило, все милые создания были иностранки.

Это было не для всех, только для круга, в котором вращался Никлая. Радостный удивленный возглас, стереотипный вопрос, как давно не встречались, и строгое лицо смягчалось. Гизела, Мэри или Соня становились приветливыми. Оба входили в роль старых знакомых. Появлялся коктейль. Разговор, не выходя из границ их интересов, непринужденно лился о событиях на подмостках варьете, о скандалах, об удачных ангажементах. Расставались довольные друг другом.

На дне переулка возвышался купол небоскреба, вмещавший в себе редакцию. Из него струились огромные огненные буквы, вписывая в темноту те новости, которые в одном из нижних этажей огромные ротаторы вжимали в бумагу. Огненные буквы, в лихорадочном беге, приходя из неизвестности, нанизываясь друг на друга, создавали слова. Слова объявляли новость. Объявив, они таяли во мраке. На смену им купол слал новые.

Вдруг все исчезло. Не стало огней, города. Никлаю показалось, что у него под ногами расступилась земля. Он упал в ров, преградивший ему дорогу. Вынырнув на поверхность, он попытался выкарабкаться. Его отчаянные попытки не привели ни к чему. Руки скользили по глине. Трава, за которую Никлая судорожно хватался, обрывалась. С каждой попыткой освободиться его туловище все глубже, все прочнее увязало в дно.

Над обрывом послышались шаги. Услышав их, Никлая притаился. Когда голоса подошедших зазвучали у него над головой, он нырнул.

— Быстро обыщите береговые кусты!

— Это излишне, Вальден, — произнес шедший рядом с ним. — Видишь, вот след Никлая!

— Все это так, — ответил Вальден, — но Никлая нигде нет.

Подошедшие люди разделились и пошли влево и вправо вдоль рва. Обшарив все кусты, они вернулись ни с чем. Вальден приказал зажечь свет. Поверхность воды, наполнявшей ров, была спокойна. У самой воды, зацепившись за несколько травок, сумевших прилепиться к отвесу стены, что то белело. Внимательно рассматривая найденный платок, нашли на нем инициалы Никлая. В воду спустили фонари. На дне обрисовался силуэт дерева, полузасосанного илом. Немного дальше у корней что то покачивалось.

— Не он ли? — вырвалось у одного из пришедших.

— Осветите! — порывисто бросил Вальден.

Через минуту никто уже больше не сомневался. В корнях ствола лежал утопленник. Прячась, Никлая в страхе запутался в корнях и утонул. Корни крепко держали свою жертву. Их пришлось отсечь.

— Никлая сдержал случайно свое слово, — сказал Вальден, когда двинулись домой, неся с собою утопленника, — он вернулся.

Дикий ужас, навеянный пернатым хищником, постепенно проходил. По неровному ходу, высеченному в горе, катился маленький серый комочек. Постепенно комочек начал замедлять свой бег. Кругом царствовала могильная тишина. Иногда мышонку чудилось, что слышит удары своих лап о гранит. Нервно подергивая усиками, он остановился. Осмотревшись, ему стало не по себе. Не было слышно привычных шорохов. Запахи кругом были ему незнакомы. Сердце мышонка сжалось от страха. Снаружи на склоне горы, в расщелинах скал, особенно когда пригревало солнце, было легко и просто. — Как я был глуп, — тоскливо подумал он, — что не слушался старших. Разве не предостерегал меня дядя о невидимых врагах, следящих за каждым шагом? Дядя, мудрая, старая, с облезшей шерстью мышь, многое пережил. Сколько раз он повторял: не будь любопытен, избегай открытых мест, бойся теней, вдруг появляющихся неизвестно откуда. Утро было особенно радостно. Восходящее солнце особенно приветливо ласкало сегодня гранитные склоны. Стая мышат, купаясь в солнечных лучах, резвилась, радуясь жизни. Играя, они удалились от расщелины, где ютились их норы.