Федор Цевловский - Церон

В районы, где уже бушевал пожар, были устремлены немногочисленные части, одетые в огнеупорную одежду. Эти войска убивали желтых пожарными топориками. Желтые же распарывали им одежду ножами, насыпая в прорехи бесцветную и на вид безобидную пыль. К рассвету во многих местах пылали пирамиды тел, и серых, и желтых, вопия огненным языком к небу о совершающемся здесь.

Сопротивление желтых, несмотря на все прибывающие подкрепление правительству, было и в полдень еще не сломлено. За огненными барьерами они во многих местах были вне досягаемости одетых в серое сторонников правительства. Пленных, по молчаливому соглашению обеих сторон, ни одна, ни другая сторона не брала. Тем более, что первые попытки ловить желтых живыми и потом казнить потерпели неудачу. Желтые, начав борьбу без огнестрельного оружия, метали в противника, вместо пуль и ручных гранат, бутылки, наполненные жидкостью или порошком. Порошок и жидкость зажигали в таких случаях за упокой души желтого огонек, тянувшийся своим языком к небу. А день выпал жаркий, безоблачный. К вечеру пожар начал ослабевать, вместе с ним начало ослабевать и сопротивление желтых. Людей в сером с каждым часом становилось больше. Они прибывали на аэропланах из провинции.

Как только запылали первые кварталы, по нетронутым пламенем улицам за город потянулись граждане столицы. Среди них лиц в форменных одеждах не было, но было немало одетых только в нижнее белье. Не договариваясь, они, в трогательном единодушии подставляя свои тела под пытавшиеся промчаться автомобили, не давали тем проехать. К идущим по главной улице из боковых ручейками присоединялись новые и новые толпы. Они шли молча без слов, лишь топотом ног нарушая тишину. Мимо дворца, в котором заседал конгресс, уже с полночи начал струиться людской поток на фоне горевшей столицы, казавшийся полчищем гуннов, меняющим свою стоянку. За дворцом людской поток частью рассасывался по начинавшимся за ним виллам и полям, частью продолжал струиться в неизвестность, исчезая во мраке. Настал рассвет, а людской поток не редел. Он стал говорливее, так как в него, чем позднее, тем больше, вкрапливалось сумасшедших. О дальнейшей работе конгресса не могло быть и речи. Было решено, выполнив необходимые формальности, отложить решение всех вопросов до следующего года. Но за это время сделать все возможное, чтобы подготовить переход уже в следующем году к практическому применению принципов КМ в жизни. Марвен собрался объявить конгресс закрытым, как настойчиво попросил дать ему слово Генрих Шульц. Он обратился к мысленно начавшим его упрекать в нетактичности членам конгресса со словами:

— Если бы не эти толпы несчастных людей за этими стенами и виднеющееся из этих окон зарево над считавшейся очень культурной столицей, я бы отнял у вас несколько часов времени. Сейчас же я отниму только несколько минут. Я был горд, что на мою долю выпала честь в отсутствие нашего коллеги Андреева, члена Московского КМ, прочесть вам его изумительный доклад, но одновременно мне бы пришлось вас просить уделить время для его некролога.

Члены начали переглядываться между собой.

— Вот! — Шульц поднял над головой телеграмму. — Телеграмма от «КМ» из Шанхая. Сказано коротко и ясно. Спас несколько сотен людей своею распорядительностью и погиб в момент, когда река начала опадать.

Мне неприятно, что на мою долю к тем тяжелым впечатлениям, которые вы вынесли сегодня, довелось додать новое, не менее тяжелое. Но своей смертью Андреев дал мне право закончить намеренно незаконченный им доклад. Я кончаю господа. Мне не менее, если не тяжелее еще, чем вам сегодня. Андреев сумел избежать смерти от разыгравшихся стихийных страстей, но от человеческих не смог. И я закончу его словами:

— Успех будет лишь при одновременном осваивании и стихии и человека.

Марвен объявил съезд конгресса закрытым. Но под влиянием слов Шульца, группы членов, обсуждая случившееся, долго не могли разойтись.

У яхты не только не было определенного, но вообще она не имела никакого маршрута. Она шла туда, где было в данный момент красиво и интересно. Переутомленные работой в лабораториях и мастерских, собрались вместе и решили провести два месяца вдали от повседневной жизни, не желая знать даже, что произойдет за это время в мире. Проскользнув через Гибралтар, яхта сначала шла вдоль Алжира, затем, заглянув на Сицилию, снова пересекла море и несколько дней подымалась по Нилу. Теперь все это было позади; сейчас яхта качалась на волнах Босфора. Еще не было решено, посетить ли Крым или нет. Аттракциями на яхте заведовал не потерявший свою жизнерадостность Билль. Рядом с ним, не спуская с него восторженного взгляда, постоянно была его дочка — больше походившая на него, чем на свою уравновешенную мать. Капитаном яхты считался Стеверс. Фактически же ею управлял матрос Марсель. Остальными пассажирами яхты была молодежь во главе с хорошенькой Нелли. Марсель в обращении с ними старался вначале принимать вид старого морского волка, все пережившего, все видевшего. Своими рассказами о разных невероятных случаях, бывших с ним жизни, он часто по вечерам развлекал засидевшихся на палубе. С раннего утра, пока дежурные несли службы, остальные занимались спортом. Когда яхта бросала якорь, все барахтались в воде. Часто вдали от пристаней и больших городов высаживались на берег, иногда даже производя экскурсии вглубь материка. Инициативу этим экскурсиям дал Билль и то довольно оригинальным способом. Билль незадолго до отъезда смастерил льва. Возился он с ним очень долго, пока не добился, что при слабом свете его имитация издали действительно напоминала льва. С помощью маленькой батарейки светились глаза льва зеленым, фосфорическим блеском. Из его живота доносилось настоящее рыкание. Этого добился Билль с помощью маленького «Клаксона». Когда однажды в полумрачной гостиной перед маленькой Ритой, женой и Нелли он продемонстрировал своего льва, Рита произнесла:

— Это Джимми.

Джимми был ее приятель, старый лев зоологического сада.

Видя любовь Марселя к преувеличениям, Билль, договорившись с Нелли, все время наводил Марселя на разговор про Африку. Марсель, не подозревая расставляемой ему ловушки, подробно описал, как ему однажды довелось лично убить львицу. По его словам, москиты не давали ему покоя и, чтобы отгонять их чем-нибудь от себя, он убил львицу и отсек у нее только хвост с кисточкой из волос. Результат получился замечательный, не нужно было ею даже взмахивать. Завидя кисточку, москиты улетали от нее стремглав.