Джек Вэнс - Ночной огонь

Мэйхак отошел в сторону, тяжело дыша и опираясь на рукоятку топора. Он повелительно вытянул руку: «Принесите пива!» Одна из женщин поспешно забралась в фургон и вернулась с горшком пенистого пива. Мэйхак сделал еще один повелительный жест. Две женщины занялись его раненым плечом. Они промыли разрез, заштопали края и наложили повязку. Указав на голову Бабуджи, Мэйхак приказал сделать с ней все, что положено. Возражений не последовало: женщины отнесли отрубленную голову в сторону и прилежно занялись привычной работой. Они удалили ножами черепные кости, выскоблив мозг и прочие внутренности, после чего вымочили скальп в кипящем растительном масле, очищая его от оставшихся жировых тканей и волокон. Результатом их деятельности стал своеобразный головной убор, состоявший из скальпа с костистым гребнем и прикрепленным к нему железным клювом, который надевался на нос. Мэйхак присвоил также принадлежавшее Бабудже ожерелье из суставов пальцев и его тяжелый топор. Через некоторое время женщины вручили ему трофейный головной убор. Преодолевая брезгливость, Мэйхак надел скальп на голову, растягивая сморщенные складки темно-оранжевой кожи; от скальпа исходила характерная для локлоров кисловатая вонь. Тем не менее, Мэйхаку показалось при этом, что в него впитывается мана Бабуджи — головокружительное, вызывающее трепет ощущение, заставившее его выпрямиться в горделивой позе и уверенно направиться к кормушкам; раньше ему приходилось довольствоваться объедками. Проходя по табору, Мэйхак чувствовал, что отношение к нему изменилось; в какой-то мере ему удалось стать одним из кочевников, занять место в иерархии клана. Тем не менее, каждый раз, когда он бросал взгляд в сторону, он замечал одного из детенышей-чертенят, с неусыпной бдительностью следивших за каждым его шагом.

Мэйхак доказал племени свою полезность, ремонтируя самоходные фургоны. Теперь ему уже не приходилось ежеминутно опасаться случайного нападения, вызванного скукой или раздражением; тем не менее, ему продолжали раздавать пинки и зуботычины, так как молодые локлоры, не находившие выхода избыточной энергии, втягивали его в свои игры. Чаще всего игра напоминала борьбу без правил; в ней применялись любые доступные приемы, причем Мэйхака использовали как живого манекена для отработки этих приемов. Если он пытался уклониться от участия в состязаниях, его безжалостно пинали со всех сторон, пока он, отчаявшись, не вступал в схватку с одним из обидчиков, что заканчивалось дополнительными ушибами и растяжениями. Для того, чтобы не умереть от бесконечных побоев, ему пришлось научиться не только защищаться, но и одерживать верх в таких поединках — чему способствовал многолетний опыт тренировок в МСБР, где преподавалась техника рукопашного боя. Через некоторое время Мэйхак стал наносить противникам настолько ощутимый ущерб, что его перестали насильно втягивать в жестокие игры. Тем не менее, чтобы не терять приобретенный опыт, Мэйхак время от времени сам ввязывался в драку. «Если я когда-нибудь попрощаюсь со степью Тангцанг и покину Отмир, — думал он, — мне никогда больше не придется опасаться поражения в рукопашной схватке».

Локлоры часто снимались с места и делали дальние переходы, кочуя вдоль и поперек континента. Мэйхак не знал, что могло случиться, если бы он попытался уйти своей дорогой. Скорее всего, в таком случае локлоры устроили бы на него охоту — хотя бы просто потому, что им нравились жестокие развлечения — и в конце концов прикончили бы его. Так или иначе, в одиночку он не добрался бы до Флада живым.

Шло время: месяцы, год, два года. Подчиняясь обстоятельствам, Мэйхак усвоил многие из суровых и жестоких привычек локлоров; если бы два года назад он увидел себя таким, каким стал теперь, то, скорее всего, не поверил бы своим глазам.

Племя кочевало на север, иногда встречаясь с другими кланами. Такие встречи порой сопровождались церемониальными приветствиями, а также ритуальным обменом женщинами. Изредка один клан бросал вызов другому, и два защитника репутации племен, назначенные старейшинами, устраивали поединок у костра. Однажды, к удивлению Мэйхака, старейшины — по-видимому, проявив некое подобие мрачноватого чувства юмора — поручили ему отстаивать честь племени гинко в таком поединке.

Намного превосходя противника ловкостью и быстротой реакции, Мэйхак сумел одержать победу, но только после того, как ему была нанесена ужасная рана. Не выражая никакого сочувствия, женщины промыли рану и зашили ее — это входило в их повседневные обязанности. Никто не поздравил Мэйхака с победой, и успех никак не способствовал улучшению его положения. Да, он победил — развлечение закончилось; что было, то прошло — почему бы это каким-нибудь образом повлияло на дальнейшие события?

После этого памятного для Мэйхака события племя стало перемещаться на юго-запад и через несколько недель оказалось на берегу широкой реки. Локлоры не умели плавать, а мысль о сооружении плотов или поплавков даже не приходила им в голову. Они направились по берегу на юг, в темный лес, состоявший из высоких деревьев, напоминавших хвойные. Через несколько дней племя набрело на заброшенные руины белокаменных дворцов давно покинутого города. Один из дворцов локлоры-гинко почему-то считали своим древним убежищем или святилищем; заметив в тенях развалин движение белых призраков-домовых, кочевники пришли в ярость. Они разожгли факелы и занялись очисткой дворца от незваных паразитов. Домовые не оказывали сопротивления, отступая с жалобно-раздраженными восклицаниями и растворяясь в полумраке подземелий.

Призраки исчезли, оставив после себя только характерный неприятный запах. Мэйхак заинтересовался фресками на стенах и потолке помещения, служившего некогда парадным приемным залом. Рассматривая фрески, он услышал шорох за спиной. Обернувшись, Мэйхак оказался лицом к лицу с закутанным в белые лохмотья домовым, стоявшим в двух шагах и протянувшим к Мэйхаку длинную скрюченную руку, словно обвиняя его в непозволительном вторжении. Мэйхак оцепенел. Плотоядно оскалившись, домовой приблизился, чтобы схватить его. Мэйхак ударил по костлявой руке. Домовой взвизгнул и, взметнувшись клубом развевающихся тряпок, бросился на Мэйхака, успевшего пригнуться и откатиться в сторону только благодаря быстроте отточенных локлорами рефлексов. Призрак не отставал — и Мэйхаку, зажатому в угол, пришлось вступить в смертельную схватку с отвратительным, на удивление жестким, неутомимым и когтистым порождением ночного кошмара. Наконец, когда домовой уже повалил Мэйхака на спину, практически содрал с него когтями скальп и принялся глодать ему лицо, Мэйхаку удалось сломать этому существу шею. Неподвижное костлявое чудище лежало на истекающем кровью, едва сохранявшем сознание Мэйхаке. Несколько локлоров наблюдали за схваткой; теперь они отвернулись и ушли. Мэйхак догадался: кочевники решили, что он мертв.