Джек Вэнс - Зов странствий. - Лурулу.

По словам моей тетки, сразу после этого Тремэйн поднялся на ноги и сказал матери: «Нам пора идти». Уже через несколько секунд они ушли.

Я навел справки в банке. Мне сказали, что за несколько месяцев до моего приезда моя мать явилась в банк в компании мрачноватого субъекта. Она заявила, что намерена путешествовать, и требовала, чтобы ей предоставили доступ к доверительному фонду — мать хотела сразу получить все деньги, содержавшиеся на ее счету. Работники банка решительно отказали в удовлетворении ее запроса, что вызвало ряд резких замечаний со стороны угрюмого субъекта. Недовольство постороннего лица не вызвало у банковских служащих никакого беспокойства: они выдали моей матери пачку купонов с проставленными на них датами — по этим купонам она могла получать наличные в любом региональном банке в начале каждого года, выполнив некоторые формальности, связанные с удостоверением ее личности. Купоны эти подлежали дальнейшей пересылке в трейвенский банк, а сумма, выданная наличными, должна была перечисляться на счет банка, выдавшего деньги. Мать возмущалась сложностью и обременительностью такого процесса; ей объяснили, что только таким образом можно было обеспечить выплату наличных денег именно ей, а не какому-нибудь ловкому проходимцу, и что поэтому ей не пристало жаловаться.

Я поинтересовался, производилась ли оплата по какому-либо из купонов, но такие платежные требования еще никто не предъявлял. Банковские служащие не имели ни малейшего представления о том, где могла находиться моя мать.

В космопорте я пытался выяснить, когда именно Лой Тремэйн прибыл на Морлок, когда он улетел с моей матерью, и куда они улетели. Мне не удалось ничего узнать.

В трюмах «Гликки» находился груз, ожидавший срочной доставки. Я больше не мог задерживаться и покинул Морлок.

Через некоторое время «Гликка» приземлилась на планете Сансевер. Я отправился в университет Этны, чтобы проконсультироваться с доктором Тессингом, знаменитым знатоком социальной антропологии. Я описал ему внешность Тремэйна настолько подробно, насколько позволяли полученные мной сведения, и упомянул о том, что, по словам Тремэйна, он родился и вырос в самом прекрасном из ойкуменических миров, откуда никто не улетал, не тоскуя о возвращении.

Я спросил Тессинга: может ли он определить, о каком именно мире говорил Тремэйн? Тессинг считал, что, скорее всего, найдет ответ на мой вопрос. Он ввел полученные данные в компьютер, просмотрел результаты анализа и сказал: «Задача относительно проста. Интересующий вас субъект и мир, который он расхваливал, отличаются характерными признаками; их сочетание свидетельствует о том, что этот субъект — фляут, а его планета — Флютер, знаменитый чарующими пейзажами». Тессинг заметил также, что фляуты одержимы своей планетой и в обычных обстоятельствах редко ее покидают.

Я поинтересовался: «А что вы думаете о татуировке на шее Тремэйна?»

«Это либо символ социального статуса, либо эмблема места рождения».

Больше он ничего не мог сказать. Я поблагодарил специалиста и вернулся на борт «Гликки».

Теперь у меня было достаточно определенное представление о том, где можно было бы найти мою блудную родительницу, причем имело смысл предположить, что периодический доступ к деньгам отца гарантировал ее безопасность. Тремэйн не мог наложить руки на все ее деньги сразу, но она ежегодно получала существенную сумму, что, по сути дела, страховало ее жизнь.

Проходили недели и месяцы; перевозка грузов приводила меня в самые отдаленные уголки Ойкумены, но только не в тот сектор, где находится Флютер. Где только я не побывал! Но в конце концов мы приземлились в космопорте Коро-Коро.

Нам предстояло провести в Коро-Коро три дня. В первый же день я встретился с высокопоставленным должностным лицом в управлении въездного контроля. Мы вместе изучили регистрационные записи, но не нашли никаких сведений о человеке по имени «Тремэйн» или о моей матери. Чиновника это не слишком удивило: он сообщил, что мошенники и злоумышленники время от времени пренебрегают формальностями, незаконно приземляясь в диких местах, а затем добираются до ближайшего селения пешком. По его словам, подобное правонарушение считалось тяжким преступлением, и преступник, будучи задержан, мог подлежать наказанию третьего уровня, так как его действия нарушали фундаментальные принципы законодательства фляутов — а именно постановления о контроле численности населения. Не располагая действительным разрешением на въезд, такой преступник постоянно подвергался опасности быть арестованным общественным контролером, что неизбежно произошло бы, если бы он попытался переночевать в гостинице.

Я спросил: «Что, если он пользуется поддельными документами?»

«Это возможно, — признал чиновник, — но разрешение на въезд необходимо ежемесячно продлять, а попытка обновить поддельную визу несомненно привлекла бы внимание. В любом случае, после второго или третьего продления разрешение стало бы недействительным, и человек, оставшийся после этого на Флютере, понес бы соответствующее наказание»».

Мирон поморщился: «Строгость въездного контроля фляутов представляется мне чрезмерной».

«Если бы ты познакомился с историей Флютера, тебя не удивляла бы суровость их постановлений. В эпоху так называемой «Жуткой смуты» они привыкли рассматривать смертную казнь как необходимое и целесообразное наказание за любое прегрешение. Это простейшее решение проблемы — мертвые не мстят, не судятся и не размножаются.

На второй день я обратился в местное отделение МСБР. Руководил им сварливый старый вояка, коммодор Хармс. Его, по существу, отправили в Коро-Коро на отдых — работа на Флютере считалась безопасной и комфортабельной синекурой; местные власти следят за соблюдением законов настолько внимательно, что даже самый привередливый любитель совать нос не в свое дело не может нанести особого ущерба репутации МСБР. Помощником Хармса служил безобидный молодой лейтенант, научившийся не проявлять никакой инициативы, так как коммодора Хармса раздражал любой намек на самостоятельность.

Когда я туда явился, Хармс сидел за столом у себя кабинете. Внешность коммодора внушала трепет — широкоплечий, с грудью колесом и длинными тощими ногами, он напоминал сердито напыжившуюся хищную птицу. Его загоревшее в космосе лицо приобрело розовато-коричневый оттенок, с которым резко контрастировали мохнатые белые брови, яростнопронзительные голубые глаза, непослушно взъерошенная седая шевелюра и ощетинившиеся белые усы.

Я представился и объяснил сущность моих поисков. Как и следовало ожидать, Хармс перечислил дюжину причин, по которым МСБР не могла вести себя в рамках местной юрисдикции, как слон в посудной лавке.