Алексей Подсосов - Новый Гольфстрим

До утра Виктор Николаевич сидел за письменным столом, разбираясь в записках и в неопубликованных работах.

Многое из этого уже было использовано, но более того осталось в черновиках, в заметках, в коротких фразах, понятных только ему.

Он хотел привести материалы в такой вид, чтобы тот, кто возьмет руководство строительством после него или будет работать над проблемой задержания и использования солнечного тепла, мог бы воспользоваться его «наследством».

Он работал спокойно и каждый раз, как мысли начинали уходить к тому времени, когда он, мучимый сомнениями, пытался найти решение какой-либо научной или технической проблемы, он заставлял себя не думать о прошлом.

Уже кончилась ночь.

Виктор Николаевич уложил бумаги в ящики стола и последний раз окинул взглядом кабинет, как бы навсегда прощаясь со своим другом.

Ночью прилетел из Москвы профессор Лурье. Он привез с собой два ящика, в которых, по его словам, были какие-то, изумительные «умные» астрономические приборы.

При выгрузке он не доверял никому и, мешая всем, шагал на своих согнутых ногах, придерживая концами пальцев угол ящика.

Когда «умные» приборы внесли в дом, он, не снимая своей рыжей мохнатой куртки, долго ходил вокруг и любовно гладил массивные ящики.

— Я их отвезу потом сам в Бекмулатовск, — говорил он.

В сером здании всю ночь шла работа.

Микропушки первой конструкции, миролюбивые и безвредные на вид, переходили из рук в руки.

Рейкин и Симонг, не выражая ни удивления, ни восторга, спокойно изучали аппарат, с которым раньше не приходилось работать. Зарядив их пустыми кассетами, они следили по секундомеру, с какой быстротой удавалось им оправиться с той или другой операцией. Повторяли по десять раз каждое движение, добиваясь четкости и быстроты в обращении.

Они знали, что те микропушки, с которыми они работали до сих пор, расходуют кассеты койперита за восемьдесят часов, а эти выбрасывают весь койперит в течение всего лишь десяти минут. За эти десять минут выделится тепловая энергия, которая могла бы передвинуть большое океанское судно на тридцать тысяч километров.

Они знали также, что продолжительность жизни койперита — всего двенадцать секунд. Едва упадут на него фотоны или какие-либо другие лучи электромагнитного спектра, так через двенадцать секунд вещество превратится в энергию. И ассистентов занимал теперь вопрос, как успеть в эти двенадцать секунд впрыгнуть в самолеты и унестись в зону полной безопасности. И вообще, возможно ли это?

Исатай говорил больше всех. Он был сильно возбужден.

— Завтра растопим льды, завтра сотни амфибий понесутся спасать наших товарищей! — радостно говорил он, осматривая незнакомые ему микропушки.

Он быстро освоил их механизм. Ловко, скорее всех, вкладывал кассеты, раскрывал их, повертывал рычаги и, опустив аппарат на пол, отбегал в сторону, как будто микропушка и действительно начала выбрасывать койперит.

Освоив аппарат, он вдруг впал в мрачную задумчивость. Молча стоял он, как бы соображая, что же он должен делать.

В лабораторию пришел Виктор Николаевич, как всегда спокойный и неторопливый.

— Отлично, — с удовлетворением проговорил он, проверив каждого, как он справляется с микропушкой. — До вылета имеем один час. Отбирайте заряженные кассеты, укладывайте их в ящики по одной. Для уравновешивания самолета распределим их по всей машине.

И он дал каждому указание, куда поместить свой ящик с койперитом и микропушку.

Начали приготовляться к погрузке.

— Ты опять возбужден, — с упреком сказал он Исатаю, увидев, что тот растерянно заметался по комнате. — Ну, как ты будешь работать? Возьми себя в руки.

Исатай побледнел. Откинув кассету, которую держал в руках, он порывисто подошел к Горнову.

— Я бы просил оставить меня здесь, — сказал он, не глядя на друга.

В комнате наступила тишина.

— Я… я… — начал говорить Исатай и замолчал.

— Об этом надо было говорить раньше, — сухо сказал Виктор Николаевич. — У нас нет времени подготовить кого-нибудь для замены… — Стыдись! — гневно, уже как строгий командир, добавил он.

— Я не смерти боюсь, — тихо проговорил Исатай я отвернулся.

Самолет «Арктика» вылетел из Чинк-Урта 25 сентября в 14.30. В 18 часов самолет прошел над Оше-Пубы. Майор Воронин передавал шифрованные телеграммы каждые десять минут. Москва и все радиостанции трассы напряженно следили за перелетом. В 18.20 из Малой Сопки, расположенной на 63° северной широты в верховьях Сарвы, поступило неожиданное сообщение:

— «Самолет „Арктика“ над Малой Сопкой не пролетел. Радиосвязь с Ворониным внезапно оборвалась».

Москва снеслась со всеми пунктами, расположенными на трассе, «Арктики» нигде не было.

В 18 часов 40 минут начались поиски. Между Оше-Пубы и Малой Сопкой самолеты-разведчики стали прочесывать тайгу. Люди группами и по одиночке шли в тайгу, в занесенную глубокими снегами тундру.

Вся трасса, по которой летел Горнов, была обшарена, но ни самолета, ни, хотя бы, следов его, не было найдено.

Казалось, «Арктика» превратилась в пар и рассеялась в стратосфере.

Это брошенное кем-то объяснение было тотчас подхвачено мировой печатью и радиовещательными агентствами. Начались всевозможные рассуждения.

«На самолете находилось большое количество койперита. „Арктика“ со всеми пассажирами расплавилась и превратилась в газы».

Эта версия казалась правдоподобной.

Несмотря на тревожное состояние, в Полярном порту шла полным ходом эвакуация гавани и города.

Всюду свистели гудки, лязгали гусеницы и цепи, слышались сирены. Сотни составов и тысячи автомобилей уходили в тундру. Отойдя на тридцать-сорок километров в глубь полуострова, они быстро разгружались посреди занесенной снегом равнины и шли за новыми грузами.

Мощные ледоколы, ведя за собой караваны судов, барж и плавучих причальных вышек и кранов, с невероятными усилиями пробивались к морю. Льдины громоздились одна на другую, щетинились и тут же смерзались в глыбы.

Воздух наполнился грохотом взрывов, хрустом льда, свистками судов.

Все, кто были в городе, затаив предчувствие непоправимого бедствия, еще с большим рвением, с каким-то злобным упорством грузили вагоны, гнали поезда, закладывали минные поля, взрывали льды.

Пропиленные по приказу Горнова проруби дымились. Около них стояли краны с подвешенными подводными катерами. Вчера эти проруби радовали. Сегодня все казалось ненужным, и тот, кто бросал взгляд на замерзшую гавань, на проруби и краны, еще с большей болью чувствовал обрушившееся на строительство несчастье.

Наступила ночь. В городе, в тундре по-прежнему было шумно. Далеко протянулись покрытые толстым слоем инея составы поездов, тягачи, грузовые машины.