Сергей Гончаров - Против часовой стрелки (СИ)

— Я не против, если ты мне и прочитаешь, — по-своему расценил Дима воцарившееся молчание. Он сделал маленький глоток из кружки. Довольно крякнул. После этого залпом выпил. Кофеин взбодрил его. К лицу прихлынула кровь. Он потянулся и поставил кружку на подоконник.

Кристина уцепилась за возможность прочесть. С чего начать она так и не придумала. Мозг отказывался вспоминать необходимую информацию. Так иногда бывает на экзамене, с плохо выученным билетом. Вроде и знаешь, а вспомнить не можешь. Открыла на компьютере папку озаглавленную «110». Пробежала глазами файлы.

Если руководство узнает, что она рассказывает о личной жизни пациентов, то по головке её никто не погладит. Даже больше — с позором выгонят. При самом худшем раскладе, родственники ещё и засудят.

— Значит… — открыла она один из файлов. — Его зовут… Майоров Игорь Петрович. И он полковник ВДВ.

— Фамилия Майоров, но он полковник? — Дима понемногу начал оживать от посещения сто второй палаты.

— Угу, — кивнула Кристина. — Наград у него тут… Много. Очень много. Даже улица в честь него есть в Москве… Вот! Самое примечательное! Его жену сбила машина. Насмерть. Сразу после этого у него обнаружился рак мозга четвёртой степени.

— Предпоследней, — уверенно произнёс Дима, будто всю жизнь проработал в онкологии и о раке знает всё.

— С пятой степенью рака уже в гробу лежат, — улыбнулась Кристина. — У него обнаружили четвёртую. Дело не в том. Самое интересное, что дети настаивают, будто у отца ничего не было! Он был здоров, как молодой жеребец! А как только жены не стало, сразу четвёртая стадия! И от лечения он отказывался. Представляешь?

— Вообще-то нет, — Дима почесал затылок. — Это же невозможно! Насколько я знаю, там же сильные боли…

— Да. Сильные боли. Но он отказывался.

— Не хотел жить без неё, — покивал Дима своим мыслям. — А разве может быть, чтобы у человека было всё нормально и тут ба-бах! Четвёртая стадия? Это же невозможно.

Кристина тяжело вздохнула. Достало её постоянное «невозможно».

— Я бы поменьше употребляла «невозможно», — с неожиданной даже для самой себя злостью, процедила она сквозь зубы. — Да. Это странно. Здесь не разбирались, когда у него появился рак. Здесь ему предоставили круглосуточное наблюдение. Может дети ошиблись… или ничего не знали. Может быть они с женой скрывали от них. А когда она умерла… А может и действительно, на нервной почве, у него первые три стадии протекли с феноменальной скоростью? Не думал об этом?

— Ты врач, — Дима равнодушно пожал плечами. — Тебе виднее.

Он вырос в традиционно-патриархальной семье, где слово и мнение отца было законом и правдой в последней инстанции. Мать не имела права перечить, повышать голос, дерзить. Она могла только мягко и ненастойчиво донести своё мнение. Если отцу оно симпатизировало, то он прислушивался.

Дима понимал, что с этой девушкой такой жизненной модели не сложится. Не тот темперамент. Предстояло выбрать: ломать её характер или перекраивать свой. Определиться он не мог. Себя переделывать лень, да и кажется, что невозможно. А получится ли сломить её характер и вовсе неизвестно.

— Я ещё не врач, — Кристина чуть убавила тембр голоса. — Я только учусь. И учиться мне ещё долго. Но кое-какие азы я знаю.

— Хорошо, — Дима равнодушно и отстранённо смотрел в окно.

В крошечном внутреннем дворике, между лавочек для посетителей, прыгала стайка воробушков. Медсестра никогда не видела, чтобы там кто-нибудь сидел. Но красились лавочки два раза в год, а дворнику полагалось убирать там ежедневно.

— И вообще! — вспылила от его поведения Кристина. — Нет ничего невозможного! Знаешь такую поговорку?

— Хорошо, — ответил Дима с той же интонацией.

Медсестра виновато опустила голову. Она знала об отношениях в его семье. Он умудрился рассказать об этом на первом свидании. Тогда она не придала этому значения. Мы многого стараемся не замечать, пока не становится слишком поздно.

— Пойдём, — встала она. — Посмотришь на него.

— Не хочу, — Дима отстранённо наблюдал за стайкой воробьёв.

Кристина почувствовала, как ей в голову бьёт кровь. Такую комедию ей молодые люди ещё не устраивали. И это они лишь встречаются! Что будет при совместной жизни?! Она открыла рот высказать, всё, что думает о его выкрутасах. Но слова не находились. А уже через секунду и вовсе перехотела поднимать эту тему. В пылу гнева можно наговорить много такого, чего даже в голову обычно не приходит. Унижаться и просить прощения? За что? Она видела, что именно этого от неё и ждут. Оставалось ответить самой себе на вопрос: нужны ли ей такие отношения?

На вахте загорелась красная кнопка сто девятой палаты. Кристина ушла. Всю дорогу гадала: вернувшись, застанет Диму? А ещё больше её волновало: хочет ли она его застать?

В сто девятой лежал мужчина сорока с хвостиком лет — Иван Ильич. Пару лет назад они с женой купили новую квартиру. Вешая гардину, он упал с лесенки и ударился боком. Поначалу не придал этому обстоятельству значения. Через месяц на месте удара появилась шишка. Она не болела и вообще не тревожила. Иван Ильич, тульский прокурор, не мог вырваться с работы ради собственного здоровья. Да и не болело ничего, зачем беспокоить врачей из-за всяких пустяков? К тому же бесплатной медицине он верил так же, как и шлюхам, с которыми изредка проводил время. Однажды ночью, перевернувшись на другой бок, он проснулся от дикой боли. Шишка надулась, посинела и сильно болела. У врача Иван Ильич был первым. Даже выложил кругленькую сумму, чтобы быть принятым сразу и без очереди. Лысый светила науки постучал, пощупал, задумчиво почесал подбородок, а после выписал кучу направлений на анализы. Начались бесконечные хождения, то с баночкой мочи, то сдать кровь, рентген… Конечно, прокурорская должность и деньги упрощали эти процедуры, но само по себе посещение врачей было неприятно. Там, за пределами больницы, текла радужная и весёлая жизнь. А самочувствие с каждым днём только ухудшалось. Шишка причиняла сильную боль и ужасный дискомфорт. А врачи продолжали отправлять на анализы и мычать непонятные обывателю термины. Жена затащила к знахарю, тот и вовсе повёл разговор о блуждающей почке. Мол, почка оторвалась от какого-то крепления и перекатилась в другое место брюшной полости. Там ей, соответственно, пространства не хватило, вот она и выперла. Намекал, что его друг может проводить операции подобного рода, но требуются соответствующие риску суммы. На лечение в Европу съездить не успели. Поначалу задержали рабочие вопросы, а потом болезнь резко спрогрессировала. В один обычный день Иван Ильич пришёл домой и понял, что чувствует себя хорошо, только с поднятыми вверх ногами. Приходилось лежать у стенки. Иногда ноги держали жена или сын. Но с каждым днём становилось всё тяжелее и тяжелее принимать положения в пространстве, свойственное людям. А врачи по-прежнему разводили руками. Каждый из них пытался отправить на дополнительные анализы. Тогда прокурор сдался. Решил пустить всё на самотёк. Лечь в хоспис, где будет в постоянной отключке. Прекратить мучение с поднятыми ногами. А если умрёт, то перестанет мучить семью.