Сергей Гончаров - Против часовой стрелки (СИ)

Кристина заглянула вначале через окошечко в двери. Всё штатно. Тогда она тихонько вошла. Все жизненные показатели находились в норме. На пижаме, с левого бока, выделялся бугорок. Та самая шишка, которой медицина не нашла ответа, и которая сделала жизнь пышущего здоровьем человека невыносимой. На экране транслировался стандартный сон хосписа. Медсестра уже хотела выйти, когда вспомнила о ещё одной вещи, которую не проверила — «утка». Забравшись под койку, она действительно нашла там наполненную отходами жизнедеятельности ёмкость. Пришлось сходить за новой к вахте. Дима сидел. Что-то делал в телефоне. Кристина молча взяла чистую посуду и ушла. Даже не взглянула на возлюбленного. Она уже чуть остыла, но странное поведение молодого человека всё равно не давало покоя.

«Почему женщина не может сказать мужчине и слова поперёк? — размышляла, пока шла к сто девятой палате. — Что за средневековые замашки?! Если твоя мать расстилается ковриком перед твоим отцом, то это совершенно не значит, что я буду делать то же самое!»

Ручка тихо щёлкнула. Кристина вошла в палату Ивана Ильича. Опустившись на колени, достала грязную «утку». Заменила на чистую. Тихо вышла из комнаты, где проводил свои последние дни некогда страшный человек. Пусть не был он Тамерланом, самомнения у него было не меньше. Кристина об этом знала лишь понаслышке. Сменщица, при которой он прибыл, рассказывала, что этот тульский прокурор пальцами крутил не хуже братков из лихих девяностых.

Появилось желание сходить и отнести грязную «утку» на вахту. При этом поставить на подоконник, чтобы Дима сидел и нюхал отходы человеческой деятельности. А может и вовсе сравнить его с ними.

Кристина помотала головой, выбрасывая дурные мысли. Направилась в душевую. Сразу вымыть судна и забыть. Там, кстати, стояла ещё и прошлая. От женщины с раком шейки матки из сто четвёртой палаты.

Пока мыла, вспоминала, как противно было эти действия выполнять в первый раз. За смену её даже два раза стошнило. И вот, прошло всего лишь пол года, а она, даже не поморщившись, уже вычистила и вымыла две «утки». Вытерла их насухо вафельной утиркой. Старое полотенце вернула на крючок, а судна установила в стопку таких же.

Работа успокоила. Вернула свежесть мыслям и покой в душу.

За дверью её ждал Дима. Кристина вздрогнула, когда увидела в полутёмном коридоре мужской силуэт. Марина рассказывала, что как-то вышла из туалета, а в коридоре её ждал внезапно очнувшийся пациент, который замогильным голосом поинтересовался, где он находится и как отсюда добраться на кольцевую «Парк Культуры».

— Покажи мне этого старика, — миролюбиво произнёс Дима. — И… — тяжело вздохнул. — Прости меня.

Медсестра несколько мгновений смотрела ему в глаза. Раскаяние было настоящим. По крайней мере, ей так показалось.

— Пойдём, — взяла она его за руку.

К сто десятой палате прошли молча. Кристина чувствовала победу. Но рада ли ей была? Ответить на этот вопрос не могла. Однозначно утешало, что ради неё Дима поступился своими принципами.

Палата со стариком, как две капли воды, походила на другие. Кроме одного: на его прикроватной тумбочке в рамках стояли бумажные фотографии. Это сразу бросилось Диме в глаза.

— Ничего себе он древний! — прошептал он. — Я последний раз бумажные фотки видел лет десять назад!

— Дети принесли, — так же шёпотом ответила Кристина.

Дима подошёл ближе. Наклонился рассмотреть снимки. На одном из них старик получал награду из рук президента. На другом был какой-то парень с рыжеволосой девицей. Не сразу Дима понял, что видит одного и того же человека с разницей лет в сорок.

— Её он и поцеловал, — указала Кристина на центральную фотографию, где молодой парень обнимал за талию рыжеволосую красавицу. У последней на майке красовалась надпись: «Наглая рыжая морда? Да, это я!». Её левый глаз скрывало бельмо.

— Крутой наверно парниша, раз презик ему награду вручает, — поджал Дима нижнюю губу. — И жена у него красивая. Была. Кем он говоришь, был? Майором ВДВ?

— Полковником, — смотрела на старика медсестра. — Фамилия у него Майоров.

— И четвёртая степень рака, сразу после смерти жены?

— Угу.

Они умолкли и некоторое время смотрели на пациента хосписа. На экране показывался сон, транслируемый в голову больному. Кристина не присматривалась, что там мелькало. Она глядела на старика. Кем он был при жизни? Наверно уверенным в себе и настолько суровым военным, что даже в туалет ходил по приказу. Ей с детства казалось, что люди, посвятившие себя защите родины — это биологические роботы. Они не имеют своей воли, мыслей, чувств, желаний. Они должны защищать своих соотечественников, а не размышлять. Приказали умереть — значит должен умереть. Именно поэтому её шокировало, когда этот старик поцеловал фотографию жены. В её представлениях люди с воинскими званиями если и состояли в браке, то исключительно по приказу. Ведь хорошего воина может породить только хороший воин.

— Невозможно смотреть на… умирающих, — прошептал Дима. — Пойдём отсюда. Думаю, у нас есть и другие дела на эту ночь.

— И я думаю, что есть, — улыбнулась медсестра. — Например, разучиться говорить это треклятое «невозможно».

— Это точно невозможно! — Дима вышел следом за возлюбленной.

Где-то рядом находилась большая группа изменённых. Если ты прожил семь лет в постапокалиптическом мире, то хочешь-не-хочешь, а такие вещи чувствовать будешь. К тому же об этом красноречиво говорили кости, встречавшиеся вдоль нашего пути. Перебравшись с улицы Вучетича на Петровско-Разумовский проезд, через рельсы, мы медленно двинулись в сторону Третьего Транспортного Кольца. На проезжей части было много мусора. Стояли редкие машины, причём каждая из них была варварски разграблена: вырваны сидения и обивка. Этими материалами изменённые могли поддерживать разведённый огонь. А вообще надо привыкать называть их по-другому. Например: новые люди. Вот она вся суть человечества — наставить клише и бездумно их придерживаться. Ляпнули в первые дни с экранов тогда ещё работавших телевизоров «изменённые», и уже семь лет все называют их изменённые, хотя уже каждый болван понял, что перед ним эволюционировавшие люди.

Ехали медленно. Напротив 2-ой Хуторской располагались два маленьких парка. Все деревья в них мутировали странным образом: обзавелись жёлто-малиновыми листьями и немного прибавили в размерах. Поговаривали, что именно такие, с виду почти не изменившиеся, и есть самые страшные. Если от деревьев-людоедов знаешь чего ожидать, то вот такие могут газом усыпить на радость какого-нибудь монстра, могут перед тобой корнями яму разверзнуть, а могут и вовсе уколом веточки превратить в такое же дерево. Правда это или нет? Не знаю. В современном мире много чего рассказывали. Человек вообще имеет склонность придумывать объяснение тому, чего не понимает. С этого начались религии. На этом держится фольклор современного мира.