Джефф Вандермеер - Ассимиляция

Я двинулась дальше по берегу, время от времени сталкиваясь с бакланами. Я не ждала, что филин присоединится ко мне, но, признаюсь не стыдясь, обрадовалась, когда он подлетел. К концу второй недели он уже ел из моих рук, правда, только с наступлением сумерек, перед тем как улететь в лес и заняться там своими ночными делами. В ночи я прислушивалась к его странному глухому уханью, звуку, который многие нашли бы таинственным, даже угрожающим, но мне он казался игривым, почти хулиганским. Филин ненадолго появлялся перед рассветом – растопыривал перья, зарывался головой в песок и чистил оперение, принимая сухую ванну, а затем принимался выковыривать из-под перьев паразитов.

Эта мысль прокралась ко мне в голову непрошенной, и я тут же прогнала ее. Что, если это мой муж, только в измененном обличье? Неужели он узнал меня – или просто этот филин так реагирует на присутствие человеческого существа? В отличие от других животных с их зловещими взглядами его присутствие не казалось угрожающим – по крайней мере у меня возникло именно такое ощущение. Но если подумать, то, может быть, я просто успела ассимилироваться здесь? Возможно, я достигла определенного равновесия с ясностью, и теперь прежде пугавшее кажется мне нормальным.

Описав полный круг, я наконец вернулась к разрушенному маяку, и филин оставался при мне. Он уже меньше старался привлечь мое внимание, но в сумерках появлялся в ветвях дерева у маяка, и мы стояли там вместе. Иногда ближе к вечеру он уже был там и, если я проходила в тени деревьев, летел следом за мной, громко ухая, словно предупреждал кого-то о моем приближении. Но никогда не появлялся раньше, словно знал, как мне не нравится неестественное поведение животных, словно понимал меня. Кроме того, у него были и свои дела – охота. Еще через неделю он угнездился в верхней разрушенной части маяка. Вернулись туда и бакланы – может быть, не те же, что раньше, но прежде я никогда не видела здесь так много птиц.

Днем филин грелся на солнышке перед тем, как уснуть, и сон этот иногда сопровождался низким и гнусавым похрапыванием. По ночам я засыпала на площадке и слышала над головой тихие, как шепот, звуки – это он расправлял крылья и улетал в лес на охоту. В переходные моменты между ночью и днем, когда все казалось возможным или же я просто внушала себе, что все возможно, я начала разговаривать с филином. И это несмотря на то что не любила наделять человеческими качествами животных, мне не хотелось прекращать это общение, поскольку свидетельства его необычного поведения были очевидны. Уж не знаю, понимал он меня или нет, но даже если и нет, звук всегда был более важен для филинов, чем для людей. И я говорила с ним – просто на случай, если он и впрямь был совсем не тем, кем казался. Просто из вежливости. И потом, это помогало мне бороться с овладевавшей мной ясностью.

Все это может показаться глупым, но как могла я действительно узнать в нем того, кого искала, ради кого переплыла к острову? Как бы то ни было, наши взаимоотношения перерастали в весьма полезный симбиоз. Я продолжала охотиться для него, он тоже охотился для меня, хоть и проявлял при этом неряшливость, как бы невзначай – кролики и белки сваливались с его насеста ко мне. В каком-то смысле бессловесность с его стороны и соблюдение самых главных принципов дружбы и выживания работали лучше, чем что-либо в том прежнем мире. Я до сих пор так и не встретила ни одного человека на этом острове, хотя и находила все новые следы его пребывания здесь.

Хотя совсем не то, чего ожидала.

Вернувшись из похода в компании с филином, я не спеша исследовала свои владения – маяк, постройки вокруг него и городок поодаль. Последний был заброшен еще задолго до появления Зоны Икс и состоял из одной главной улицы и нескольких боковых, которые постепенно превратились в непролазно грязные дороги, где следы шин заросли сорняками. Кругом было пусто; я могла бы стать единовластной правительницей этого местечка, если бы захотела.

От «главной улицы» осталось одно название, стены домов давно сдались под напором вьющихся растений, цветущих деревьев, кустарника, сорной травы и диких цветов. Руины заселили белки и барсуки, скунсы и еноты; в развалинах крыш гнездились аисты и ибисы. На верхнем этаже одного из строений, то ли жилого дома, то ли какого-то заведения, скворцы и голуби выпархивали из зияющих оконных проемов – стекла выбиты и провалились внутрь. Над сладким запахом летних цветов и свежей травы превалировал другой, едкий и душный – животных, метивших свою территорию. Я не ожидала, что для меня это станет таким шоком – видеть эти удручающие памятники людям, некогда жившим здесь, в месте, которое я недавно считала необитаемым.

Здесь и там я находила все новые следы экспедиций, добравшихся до острова и либо уплывших назад, либо же погибших тут и трансформировавшихся. Потерянный кем-то рюкзак, внутри стандартная карта. Карманный фонарик. Оптический прицел. Фляжка. И эти находки постоянно мучили меня – слишком уж много я пыталась прочесть в них, и это было признаком внутренней слабости. Вполне было бы достаточно просто знать, что я здесь не первая, что другие тоже искали на острове ответы, но неизвестно, нашли или нет.

Но куда как больше меня интересовали «осадочные» слои информации, более старые материальные свидетельства, датируемые временем до прихода Зоны Икс и сразу после него. Люди, проживавшие здесь в этом узком временном спектре, и люди, обозначенные сокращением БП&П, хотя до сих пор не удалось найти ни единого намека на то, что же означало это сокращение. Я также не припоминала, чтобы при жизни в том мире или во время подготовок к экспедиции кто-то упоминал организацию с таким названием. Впрочем, и о самом острове во время этих тренировок никто не думал и не упоминал. К этому моменту предательства со стороны Южного предела уже перестали меня удивлять.

И вот в отсутствие каких-либо улик я стала называть их «Бандитами, поисковиками и преследователями». Вполне подходящее название, если судить по тем скудным следам, что они оставили. Какое-то время я целыми днями пыталась понять, кто же они такие на самом деле и к чему сводились их цели и задачи на этом острове.

Следы БП&П, их детрит, в основном сводился к обломкам какого-то оборудования, в котором я узнала устройства для записи радиоволн, для мониторинга инфракрасных лучей и разных частот, а также какие-то совершенно невероятные эзотерические механизмы, предназначение которых осталось мне неясным. Среди всего этого хлама я обнаружила ветхие бумаги с записями (часто совершенно нечитаемыми) и фотографии; мне даже удалось прослушать несколько магнитофонных записей, подключив аппарат к издыхающему генератору. Но мощности его хватало лишь секунд на тридцать, не больше, и все, что мне удалось расслышать, – это какие-то крякающие звуки и слишком медленно произносимые невнятные слова.