Михаил Харитонов - Рубидий

— Так, значит, смотрящих отозвали, — продолжал Бальзамо, чем-то гремя. — Кто прощальную речь читал? Американец или англичанин?

Мозг Саши отчаянно тупил и тормозил. Поэтому на вопрос великого старца он почему-то извлёк из памяти слова призрака-Януса: "now I take my leave". Произнесли вслух он их бы не смог, но Бальзамо воспоминание увидел.

— Вот так и сказал? Вот с такой интонацией? — уточнил он. Мозг Привалова где-то внутри себя сделал что-то вроде кивка, а может, поклона.

— Тогда американец, — удовлетворённо заключил Бальзамо. — Хотя теперь уже без разницы. Нам, палермцам, один хрен... — он неприятно хихикнул и махнул рукой. — Ладно. Претензии какие есть к моей работе?

Привалов помотал головой. Ему было очень неуютно.

— Ну, в общем, как команду дадут, я полюса переключу. Хлебушка только свеженького насыпьте. Ленинградский уже весь выдохся, за столько-то лет, — проворчал Бальзамо. — Будет хлебушек-то?

Привалов пожал плечами, всем своим видом показывая, что он человек маленький и не его это дело. Бальзамо, видимо, понял.

— Мороки-то с вами, мороки... — старый волшебник потянул за какую-то ржавую цепь, и поднял с пола толстенную инкунабулу в чёрной коже. — Расписывайся, что-ли, — он протянул Привалову кривой кинжал.

— К-кровью? — заикаясь, прошептал Привалов.

— Чем же ещё? Давай режь, не копайся, — не терпящим возражений тоном распорядился великий.

Привалов понял, что пропал. Кровь позволяла не только идентифицировать личность человека, но и считать ауру и отпечаток мыслей. Первый же правильный проверяющий, глянув на подпись, немедленно выкупил бы Сашу со всеми потрохами. Он подумал — не лучше ли прямо сейчас сознаться в злостном самозванстве и прочих грехах, которые успел совершить. Он не знал точно, что именно он нарушил, но чувствовал, что нарушил изрядно. И влип по самое дорогое.

Но просто так сдаваться не хотелось.

— С-сейчас, минуточку, — выдавил из себя. — Не люблю крови, — брякнул он первое, что пришло в голову.

Как ни странно, но это старику понравилось.

— Это хорошо, — сказал он, — у нас вот тоже крови не любили. Казнь без пролития — знаешь, что такое? Нет, жечь не обязательно, — он, видимо, углядел в голове Привалова какую-то картинку. — Можно разными способами. Вот, к примеру, гаррота. [34]Вроде бы простая штука, а ежели умеючи...

Раздался мелодичный звон. Бальзамо с неожиданной прытью вскочил.

— Сиди тут, — кинул он Привалову и исчез.

Получивший неожиданную передышку Саша обхватил голову руками и принялся лихорадочно соображать. В принципе можно было бы попробовать наколдовать кровь — ну или что-нибудь похожее на кровь. Проблема была в том, что именно кровь практически не поддавалась магической имитации. Даже у самых лучших дублей не было крови.

Он открыл инкунабулу, оказавшуюся чем-то вроде гроссбуха. Там был длинный столбик дат и разнообразные росчерки. Саша узнал хвостатый автограф Хунты, меленькие буковки Почкина, даже корнеевскую корявую лапу. Похоже, таинственный отдел Заколдованных Сокровищ был местом довольно-таки посещаемым.

Саша попробовал сотворить авторучку с красными чернилами. Это получилось с первого раза. Однако при попытке расписаться линии расплылись и исчезли за полсекунды. Инкунабула была магически защищена — расписаться в ней можно было только кровью.

"Рыбу... рыбочку бы" — некстати вспомнилась вечная корнеевская мольба. Корнеев, когда у него начинались проблемы с живой водой, обычно пытался спасти ситуацию заменой опытного экземпляра. Иногда это приносило пользу. Сейчас рыбочка или любое другое существо очень не помешало бы самому Привалову.

Он завертел головой в поисках чего-нибудь подходящего. Подходящего к чему и зачем, он не знал, но должно же в комнате волшебника быть что-нибудь полезное?

Мечущийся взгляд его внезапно сфокусировался на полочке, привинченной к стене. На ней стояло маленькое сложное устройство с колбочками и трубочками. Центральная колбочка была на треть заполнена тёмно-красной жидкостью, очень напоминающей по виду кровь.

Думать и гадать было некогда. Саша подскочил к полочке, вытащил колбочку. Та оказалась неожиданно тяжёлой. Осмыслить этот факт Привалов не успел, да и не собирался. Он сотворил заклинание фигурной проекции, спроецировал на лист подпись Амперяна и наклонил колбочку над страницей.

Капля скатилась и коснулась старой бумаги.

Грохнуло так, что заложило уши. Перед глазами пробежали фиолетовые радуги. Потом стало неудобно заднице. Привалов немного поёрзал и понял, что сидит на перегоревшем вводном устройстве "Алдана" с колбочкой в руке.

— Ну ёб твою мать! — донеслось сверху. — Кто так трансгрессирует? Кому кишки на яйца намотать?

Саша тем временем слез, быстро открыл сейф и спрятал туда колбочку. Что-то подсказывало ему, что светить таким трофеем перед дружбанами было бы опрометчиво.

— Эй? — послышалось сверху. — Кто там?

— Я это, — сообщил Привалов, не понимая, в чём дело. — Не узнал?

Затрещало, и появился Витька в кресле. Вид у него был какой-то встревоженный.

— Слы, — сказал он, — я чо-та не поял. Тебя тут Почкин искал. И вообще с тобой не всё в порядке. Ты где был вообще? Где пропадал?

— Так, дела разные, — отговорился Саша. Вдаваться в подробности ему очень не хотелось.

— Ты мне зубы-то не заговаривай! — Витька форсировал тон, показывая, что он настроен серьёзно. — Я тебя конкретно спросил. Где? Ты? Был?

Привалов, прижатый к стенке, открыл было рот — и в него влетела очередная светлая мысль. Ему вдруг пришло в голову, что он ведь совершенно не обязан отчитываться перед Витькой. Более того — ему вдруг стало непонятно, отчего это вдруг он раньше на любой вопрос любого дружбана отвечал развёрнуто и честно, в то время как на робкие попытки поинтересоваться их жизнью получал ответы типа "занят был" или "дела у меня".

Видимо, рот он открыл очень удачно. Потому что в него успела влететь и вторая идея: похоже, Витька не может рыться у него в голове, что раньше ему давалось довольно легко.

Решение пришло само.

— Вить, — сказал Привалов извиняющимся тоном. — Ну я к тебе в таких случаях не приёбываюсь, правда? Кстати, — он сделал вид, что пытается перейти в контрнаступление. — это от твоего закусона, небось.

— Просрался, что-ли? — спросил Витька всё так же озабоченно. — Нет, хуйня. Ты чё, столько времени на очке прыгал? Или жопу вытереть не мог?

— Не мог, — оскорблённо сказал Саша. — И давай закроем тему, — он намеренно повысил голос, добавив в него немного истерических ноток.

Ситуация с бумагой в туалете в Институте была простой — её элементарно не было. Считалось, что такой пустяк, как бумагу для подтирания задницы, может сотворить каждый сотрудник. На практике это удавалось далеко не каждому, в силу общего дефицита туалетной бумаги в СССР. Однако газету "Правда", особенно вчерашнюю-позавчерашнюю, умели создать из ничего даже младшие научные сотрудники. Правда, типографская краска пачкала задницу и оставляла на трусах чёрные следы — но эту неприятность все как-то переживали. В случае появления каких-нибудь высоких гостей Камноедов доставал из заначки рулончики финского пипифакса, с наложенным на них особым заклятьем, чтобы сотрудники и не пытались попробовать редкую диковинку в деле. Понятно, что Привалову, с его косорукостью и неумением творить, приходилось туго: даже "Правда" у него получалась отпечатанной то на картоне, то на фанере. В конце концов он приучился брать с собой распечатку. Это обстоятельство служило неистощимым источником дружеских шуток, подначек и подколок. Но сейчас оно оказалось очень кстати.