Орсон Кард - Тень Великана. Бегство теней (сборник)

– Вы уже доложили Межзвездному конгрессу? – спросил Сержант уже изнутри «Щенка».

– Это происходит автоматически, – ответила Карлотта.

– Вовсе нет, – сказал Великан. – Я отключил автоматические отчеты, как только ты заметила корабль.

– Ты не сообщил им о чужаках? – удивленно спросил Эндер.

– Я даже не сообщил об этой планете, – ответил Великан. – Вообще ничего.

– Но почему?! – ошеломленно воскликнула Карлотта. – Если чужой корабль окажется враждебным…

– У меня сохранена вся информация. Если они нападут, я мгновенно отправлю ее по ансиблю. А пока это наш маленький секрет.

– А какой-нибудь план, вообще, есть? – спросил Эндер. – Если есть, может, расскажешь и остальным? Тебя же в любой момент может удар хватить.

Карлотта крепко его стукнула:

– Не смей так с ним разговаривать!

– Не распускай руки! – рассерженно бросил Эндер. – Это действительно правда, а ведь великий Джулиан Дельфики готов к любой правде, не так ли, отец?

– План есть, – спокойно ответил Великан. – Не заводись, Карлотта. Что ты, в самом деле, как пятилетняя?

– Мне шесть, – пробормотала Карлотта.

– Тогда веди себя соответственно своему возрасту. Дети учатся сдерживать себя еще в первом классе.

Сравнение с обычными школьниками настолько оскорбило девочку, что она плюхнулась обратно в кресло и вывела на экран какие-то бессмысленные технические отчеты.

– Думаю, нам стоит изолировать образец, – сказал Эндер. – Чтобы не занести какую-нибудь инопланетную заразу.

– Мы давным-давно убедились, что биология жукеров в достаточной степени отличается от нашей, чтобы на нас не действовали их болезни, и наоборот.

– А если на этом корабле они подцепили что-то новое? – не унимался Эндер. – Если они умерли от эпидемии?

– Тогда на нас это никак не подействует, – успокоил отец.

– А если это вообще не жукеры? – спросил Эндер. – Тогда вся твоя уверенность ничего не стоит.

– Неважно, – сказал Великан. – Даже если наш образец был переносчиком микробов, они погибли в космическом вакууме.

– Есть вирусы, способные выжить в космосе, – настаивал мальчик.

– Нам все равно никак его не изолировать. Остатки в любом случае попали на скафандр Сержанта, и тут уж ничего не поделаешь. Придется рискнуть. Наш корабль не рассчитан на работу с инопланетными формами жизни, никто не предполагал, что мы займемся космическими исследованиями.

Эндер знал, что Великан прав. Он заговорил сразу же, едва ему в голову пришла мысль о возможной заразе, но дальше его идеи не простирались. Глупо и стыдно.

– Может, нам повезет, – сказал Эндер, – и эпидемия положит конец нашим мучениям.

– Да что на тебя нашло?! – возмутилась Карлотта.

Великан тут же дал ответ:

– Эндер только что выяснил, что от генетического дефекта, ведущего к самоуничтожению, никого из нас не излечить, не лишив его интеллекта, а может, и вообще никак. Ничего не сделать.

– Я-то думал, как вам об этом сообщить, – сказал Эндер, – а ты просто все взял и выложил.

– Я уже пытался мягко сказать тебе месяц назад, но ты мне не поверил.

Вид у Карлотты был полностью опустошенный.

– Значит, никакой надежды нет?

– Мы все вымахаем, как Великан, – подтвердил Эндер, – а потом умрем.

– В ближайшие пятнадцать лет вы еще многое сможете сделать, – заметил Великан. – Я же смог.

– Но ты не сидел взаперти в космическом корабле в триллионе километров от ближайшего человека, – горько проговорила девочка. – Это не жизнь.

– Это именно жизнь, – возразил отец. – Единственная, которая у вас есть. А теперь за дело. Сержант через минуту вернется, и нам нужно разобрать это существо на части и как следует его изучить. И прошу не забывать, что кто-то вывел чужой корабль на стационарную орбиту. Пока не узнаем, кто это сделал, мы понятия не имеем, с какими опасностями или возможностями довелось столкнуться.

Когда Боб разговаривал с детьми об истории, науке или технологиях, с трудом удавалось опережать их по уровню знаний. В конце концов, в детстве он учился только военному делу, а став взрослым – если это можно так назвать, – по-настоящему вел войска в бой или пытался на шаг опередить Ахилла, решая проблемы реального мира.

Здесь, на «Геродоте», он мало в чем мог превзойти детей. Единственное, на что хватало способностей, – отслеживать, чем они занимаются и что изучают, пытаясь вести собственные исследования в неохваченных ими областях. К счастью, дети не считали конкурентами ни его, ни друг друга. Они воспринимали происходящее как игру – роскошь, которой Боб в свое время был лишен.

Они вели с ним интеллектуальные беседы на равных, как и он с ними, учась вместе и уча друг друга. И они действительно чувствовали это равенство, будто не имея никакого понятия, что на самом деле они еще малыши.

Дети называли его Великаном, пытались от него спрятаться. Он понимал их стремление уединиться, чувствовал их недовольство – и соглашался с ним. Точно так же он сам ненавидел Волеску, когда наконец узнал, что стал жертвой его эксперимента.

Они не понимали, насколько по-детски выглядит их реакция, считая себя просто людьми. Дети никогда не осознают, что они дети.

Но опять-таки нельзя было сказать, что они не чувствовали всего того же самого, что взрослые, просто еще не научились скрывать свои чувства – не настолько хорошо умели лгать.

Ребячество, однако, проявлялось не только в этом. Они не умели сдерживать свои чувства, позволяя им влиять на поступки и действия. Разве не в этом и заключается определение взрослости? Тебе хочется одного, но ты поступаешь иначе, зная, что это хорошо, правильно и намного для тебя важнее, чем то, чего тебе хотелось на самом деле.

Дальновидности – вот чего не хватало этим детям. Но любая попытка им об этом сказать лишь повергла бы их в недоумение. Они прекрасно умели заглядывать вдаль, просто не понимали, какое это имеет отношение к решениям, принимаемым здесь и сейчас.

Да и зачем им было это понимать? Они учились сдержанности и самоконтролю так же, как и все дети, – сталкиваясь с несдержанным и неуправляемым поведением других детей. И все же Боб за них боялся, поскольку ему не так уж долго оставалось жить. Он постоянно чувствовал тяжелое сердцебиение, из-за чего с трудом мог заснуть, и знал, что умрет задолго до того, как они достаточно повзрослеют, чтобы сдерживать свои порывы, и научатся уживаться друг с другом.

Все они считали, будто понимают друг друга, и во многом это действительно было так. Чего никто из них постичь не мог, так это собственного характера. В силу крайне юного возраста они до сих пор полагали, что известный им мотив – на самом деле реальная причина их поступков. Взрослый мог сказать: «Нет, я не стану такого говорить, поскольку просто ему завидую, и ничего плохого в том, что сделал он, на самом деле нет». Но ребенок не осознавал чувства зависти, ощущая лишь злость, и все заканчивалось оскорблениями и насмешками. Доверие разбивалось вдребезги.