Орсон Кард - Тень Великана. Бегство теней (сборник)

Если бы любовь что-то значила, как давно пришли к выводу дети, мама вместе с их обычными братьями и сестрами осталась бы с ними на этом корабле и они бы все вместе искали лекарство и новую планету, где могли бы жить одной семьей.

Когда им не исполнилось еще и двух лет, они сказали об этом отцу. Он сильно разозлился и запретил им критиковать мать. «Это был правильный выбор, – сказал он. – Вы понятия не имеете, что такое любовь».

Именно тогда они перестали называть его отцом. Как сказал Сержант: «Это было их решение – разбить семью. Если у нас нет матери, то нет и отца». С тех пор отец стал «Великаном». А о матери они вообще больше не говорили.

Но Эндер о ней думал. «Чувствовала ли она, когда мы улетели, то же самое, что я чувствую сейчас, зная, что Великан умирает? – размышлял он. – Тоску? Грусть?» Они решили поступить так, как считали лучше. Какой стала бы жизнь нормальных детей на этом корабле, останься их семья вместе? Они были бы выше ростом, чем Сержант, Карлотта и Эндер, но выглядели бы полными болванами, не в силах угнаться за антонинами – или бобитами, в зависимости от того, как те решили бы себя называть. Мать и Великан были правы, разделив семью, правы во всем. Но Эндер никогда не сказал бы этого Сержанту.

Никто никогда не сказал бы Сержанту того, чего тот не хотел слышать.

Здесь, на «Геродоте», вкратце повторилась история человечества: самый злой, агрессивный и жестокий из троих всегда добивался своего. «Если мы действительно новый вид, – думал Эндер, – мы стали лишь немногим лучше. В нас сохранилась вся эта альфа-самцовая чушь, оставшаяся от шимпанзе и горилл».

Карлотта повернулась и направилась к выходу.

– Погоди, – сказал Эндер. – Можешь хоть объяснить, в чем вообще дело? Почему ты всегда в курсе происходящего, а на меня все сваливается как снег на голову, когда вы оба уже во всем согласны, и я даже не успеваю хоть что-то понять или даже просто возразить?

К ее чести, Карлотта слегка смутилась:

– Сержант делает все, что захочет.

– Но ты всегда у него в союзниках, – сказал Эндер.

– Ты тоже мог бы, если бы постоянно не возражал.

– Он не дает мне даже шанса возразить – он просто не слушает. Я – другой самец, понимаешь? Он подчиняет тебя себе, а меня держит поодаль, поскольку намерен стать альфой.

Карлотта нахмурилась:

– До этого еще далеко.

– Все определяется нашим выбором уже сейчас. Думаешь, Сержант всерьез воспримет ответ «нет»?

– Мы ему такого не позволим.

– Мы? – переспросил Эндер. – Кто это – мы? Есть ты и он, и есть я. Думаешь, ты и я вдруг превратимся в «мы» лишь потому, что тебе не хочется от него детей? Если сейчас мы – не «мы», то с чего ты взяла, что я потом стану рисковать жизнью, чтобы тебя спасти?

Карлотта залилась румянцем:

– Не хочу об этом говорить.

«Но ты будешь об этом думать, – решил про себя Эндер. – Я заставил тебя об этом подумать, и тебе никуда не деться. Союзы, которые мы заключим сейчас, останутся таковыми и после. Он станет альфа-самцом, ты – его преданной самкой, а я – подчиненным самцом без права на пару, который бессилен сделать что-либо без приказа альфы. Если он еще раньше меня не убьет. И именно такой выбор ты сейчас делаешь».

– Пойдем послушаем Сержанта, – сказал он вслух. – Только не говори, будто уже не знаешь, о чем речь.

– Я и правда не знаю, – ответила Карлотта. – Его мысли известны мне не больше, чем тебе.

Эндер не стал с ней спорить, но это просто не могло быть правдой. Или если она действительно не знала, значит ей хватало сообразительности придумать оправдание любой чуши, которую пытался предложить Сержант. Она всегда вела себя так, будто соглашалась с планами Сержанта еще до того, как он их изложит.

«Мы все те же приматы, – подумал Эндер, – и лишь на несколько генов отстоим от безволосых обезьян, которые начали готовить пищу на огне, оставляя у костра женщин, пока их моногамные мужья бродили по лесам, чтобы добыть на охоте мясо. И всего на несколько генов дальше от волосатых шимпанзе, которые спаривались при первой же возможности, обычно насильно, и жили в страхе перед недовольством альфа-самца.

Главное различие в том, что у нас есть оправдания и объяснения и мы манипулируем друг другом с помощью слов, а не проявлений жестокости или нежных ухаживаний. Или, вернее, наши проявления жестокости и нежные ухаживания облечены в форму слов и потому требуют меньше энергии, но по сути делают то же самое».

– Будем считать, что я тебе поверил, – сказал он вслух. – Сделаю вид, будто мое присутствие на собрании у Сержанта вовсе не имеет целью подтвердить, что он – главный в нашем жалком маленьком племени.

– Мы – семья, – сказала Карлотта.

– Наш вид существует слишком недолго, чтобы в нем возникло понятие семьи, – возразил Эндер, хотя на самом деле ему просто хотелось поворчать.

Он последовал за Карлоттой на мостик, где она повернула рычаг, открывая люк, ведущий к служебным шахтам вокруг плазмопроводов, коллектора магнитной ловушки и гравитационной линзы.

– Да уж, если проводить тут многие часы, об основании нового вида можно забыть, – заметил Эндер.

– Защита работает, да и поток ионов небольшой, и вообще заткнись, – отозвалась Карлотта.

Они спустились в инженерный отсек – вотчину Карлотты. В то время как Эндер трудился над генетическими исследованиями, составлявшими главный повод для самого полета, Карлотта стала специалистом в области механики, физики плазмы, гравитационной фокусировки и всего прочего, необходимого для нормальной работы корабля. «Это наш мир, – часто говорила она, – и нам стоит знать, как он устроен». А чуть позже уже хвасталась: «Если бы пришлось, я бы построила весь корабль с нуля».

«В смысле – из запчастей?» – спрашивал Сержант. «Из руды в горах на какой-нибудь неоткрытой планете, – отвечала Карлотта. – Из металлов на двух астероидах и комете. Из обломков этого корабля после столкновения с метеором». Сержант смеялся, но Эндер ей верил.

Карлотта направилась в сторону нижней лаборатории.

– Мы могли бы пройти по коридору в верхнюю лабораторию и не связываться с люком, – заметил Эндер.

– Великан может услышать оттуда наши шаги.

– Думаешь, он не может слышать что угодно и где угодно?

– Не может, я знаю, – ответила Карлотта. – По всему кораблю есть мертвые зоны, где он ничего не слышит.

– Много ты знаешь.

Карлотта не удостоила его ответом. Оба понимали, что Эндера на самом деле не волнует, слышит их Великан или нет, – это Сержанту приходилось все скрывать или, по крайней мере, верить, будто он может скрыться сам.

В задней части нижней лаборатории находился лифт, ведший к системам жизнеобеспечения. Во время фаз резкого ускорения кормовая часть корабля становилась дном глубокого колодца, и лифт позволял спуститься к системе жизнеобеспечения внизу, а затем снова подняться наверх. Но во время полета сила гравитации поляризовалась в другом направлении, так что лифт превращался в обычный переход с силой тяжести в десять процентов от земной, ведший на корму.