Станислав Лем - Человек с Марса (Сборник)

— Понял. А теперь позвольте спросить, могу ли я и в какой степени быть всем вам нужен? У меня нет никаких специальных знаний. Я мог бы дать слово и уйти. Признаюсь, то, что вы сказали, невероятно интригующе, и возможность описать случившееся хотя бы после того, как уже отпадет нужда блюсти тайну, соблазняла бы меня невероятно, но я не думаю, что мне следует оставаться у вас только потому, что я случайно попал сюда и должен разделить судьбу марсианского пришельца.

Маленькие светлые точечки плясали в очках профессора.

— Что до вашего ухода отсюда — не знаю, удастся ли это осуществить… — Он несколько раз взмахнул рукой, как бы поглаживая что-то, и сказал: — Не чувствуйте себя обиженным… Я не сомневаюсь в вашей искренности и слове, слове шотландца, — улыбнулся он, — но, хм, вы ведь сами знаете, что такое репортерская струнка… Впрочем, вы нам пригодитесь. Думаю, и мы вам не меньше. Мы сейчас ожидаем одного… — он замялся, — одного инженера, который должен прибыть из Орегона и привезти от наших друзей некоторые детали. Знаете, у нас коллектив исключительно крупных специалистов, но нам недостает простого человека, с обычным здравым рассудком, — он опять лукаво подмигнул мне, — а такой рассудок — прекрасная штука и может нам очень даже пригодиться… Вы что-нибудь слышали о конструкции ареантропа?

— По правде говоря, я еще не успел этого переварить. Впрочем, я и видел-то его всего несколько минут.

— Знаю, знаю. Сидеть там и без того не очень полезно, — тихо заметил профессор, не глядя на меня. — Нам еще неясно, каким образом это воздействует на наш организм. Думается мне, это разновидность излучения, некоторые тела вблизи аппарата светятся. Кроме того, во время извлечения его из снаряда…

Я внимательно смотрел на профессора. Он как бы немного съежился и вздрогнул.

— Впрочем, на сегодня довольно. Вы еще услышите обо всем. — Он поднял голову и резко бросил: — Знайте же, наша игра очень опасна, у этого аппарата, или зверя, или же у зверя, заключенного в аппарате — мы пока что не знаем, — довольно удивительные свойства, и от него можно ожидать чего угодно.

— Почему бы не попытаться разобрать его на части? — вырвалось у меня.

Мужчины поморщились.

— К сожалению, такие попытки были. Нас ведь вначале было шестеро, а теперь вот осталось только пять. Все далеко не так просто.

— Теперь вы уже знаете почти столько же, сколько мы, — тихо сказал Фрэйзер. — Согласны ли вы на наши условия, то есть — полная свобода, равноправное участие в нашей работе и честное слово, что не попытаетесь бежать?

— Что значит — бежать? — сказал я. — Я не смогу отсюда выходить?

Мужчины улыбнулись.

— Конечно, нет, — сказал Фрэйзер. — Надеюсь, вы не думаете…

— В таком случае, я согласен. Но никакого слова не дам, — сказал я. — Слово, дорогие мои, возможно, вы этого не понимаете, было бы для меня непреодолимым препятствием. Другое дело — ваши стены. Я могу остаться, но только на тех же правах и условиях, которые действуют между вами.

Я встал.

Профессор улыбнулся, вынул из кармана пузатые золотые часы.

— Три минуты второго. Думаю, сегодня мы пережили уже достаточно. Желаю спокойной ночи.

И он снова погрузился в свои бумаги. Он уже не видел нас, не замечал, выписывая длинные колонки цифр.

Фрэйзер взял меня за руку — мы вышли в коридор.

Свет ламп как будто немного ослаб. Я почувствовал холод в груди и чудовищную усталость.

Разбудил меня яркий солнечный свет. Я удивленно потянулся — почувствовал мягкость постели, — подскочил на кровати и осмотрелся.

Большую светлую комнату заливало солнце, и первой моей мыслью было, что я видел какой-то странный, дурной сон, но уже в следующее мгновение мой взгляд упал на дверь без ручки, и я вспомнил все. Я быстро встал, подошел к окну и выглянул. Подо мной раскинул свои воды большой темный пруд, берега которого тонули в утреннем тумане. Я смотрел на гладкое, слегка морщинящееся черно-золотое зеркало с высоты по меньшей мере четырех этажей. Осмотрелся. Моя одежда исчезла, на стуле лежал темно-серый костюм в шотландскую клетку. Я невольно улыбнулся — заботливые мне достались хозяева. Неожиданно я заметил небольшую, покрытую росписью дверцу в стене комнаты. Я открыл ее — засветилась белизной кафеля и никелем небольшая элегантная ванная.

В следующий момент я уже стоял под шумящим горячим душем и наслаждался пеной дорогого ароматного мыла, без которого мне довелось так долго обходиться. Я уже кончал одеваться, когда в дверь тихо постучали и в комнату вошел Фрэйзер.

— Ого! Ранняя пташка, это хорошо.

Он выглядел отдохнувшим, улыбался и, казалось, был полностью уверен во мне. Взял меня под локоть и потянул за собой.

— Прошу к завтраку. — Потом пояснил: — Мы всегда едим вместе. Вы услышите много интересного. Приехал инженер Линдсей из Орегона.

Мы спустились на один этаж. Зал, в который я вошел, можно было увидеть в любом старом английском замке. Огромный камин, длинный узкий стол, окруженный высокими креслами с резными спинками красного дерева, серебро и фарфор, гербы на стенах — воистину люди, к которым я попал, умели устроить себе жизнь даже в самых удивительных условиях.

За столом уже сидели знакомые мужчины и один новый — широкоплечий и коренастый, с крепкой костлявой физиономией, загоревший до бронзы. Он назвался инженером Линдсеем. Когда я занял место, вошел уже знакомый мне помощник шофера и начал разливать чай и кофе. Я глянул на него сбоку — интересно, как он чувствует себя после нашей вчерашней стычки.

Походило на то, что чувствует он себя прекрасно, только кадык сильно припух, да и взгляд, которым он меня одарил, не показался мне особо дружелюбным. Впрочем, я не мог уделить ему внимания, так как за столом продолжился разговор, прерванный моим появлением.

Профессор, сидевший на конце стола и макавший кусочки хлеба в наклоненную чашечку кофе, обратился ко мне. При этом очки шевелились на его коротковатом носу.

— Господин Макмур, обычно за столом мы обсуждаем случившееся за предыдущий день. Так вот, вчера мы ожидали прибытия господина инженера, который привез необходимые для дальнейших экспериментов материалы, то есть свинцово-асбестовые костюмы. Дело в том, что машина, areanthropos, излучает некоего рода энергию, пагубно влияющую на наши ткани. Из подвергнутых облучению в течение двух часов морских свинок не выжила ни одна. Вам следует знать, что это воздействие, как мы предполагаем, ослаблено, поскольку состояние аппарата, вероятнее всего, далеко от нормального.

— Собственно, это лишь наши предположения, — проговорил Фрэйзер. — Дело в том, что остатки атмосферы, сохранившиеся в снаряде и скорее всего аналогичные по составу атмосфере Марса, были исключительно богаты двуокисью углерода и другими газами, чуждыми нашему земному воздуху. Поэтому мы думаем, что организм, вернее — органическое вещество, управляющее деятельностью механизма, было отравлено несвойственным ему составом нашей атмосферы.