Николай Немытов - Квант времени – Пантелей Бабыленко

– Во! – он торжественно вручил ложку девочке.

На экране телека мерцал яркими блестками «Новогодний огонек».

– А хочется чего-то такого, земного, – пел артист в серебристом скафандре.

Пантелей призадумался: это ж какой год? И тут же спохватился:

– Ща хлебца принесу черненького!

Профессор стоял у небольшой школьной доски, внимательно рассматривая формулу. Сапожник в домашней суматохе совсем забыл про соседа.

– А вы, Семионыч? – спросил Бабыленко.

– Что? – тот обернулся – в глазах удивление и даже страх.

– Есть будете? – строго произнес Пантелей, вытирая руки передником. Почему-то зачесались кулаки.

– Я… Ну, я не голоден, – промямлил тот.

Вот, блин, угораздило. Теперь носись еще и с придурком.

– Короче: каша в кастрюле, молоко на плите. Кипяченое. Желаете чай – чувствуйте себя как дома, – не любил Пантелей нюни разводить. Семионыч – здоровый дядечка, вон сколько годков скинул – справится. Только бы мозгом не повредился, а то еще в детство впадет.

– Право слово! – всплеснул руками профессор. – Огромное вам спасибо, Пантелей… М-м-м. Отчество ваше…

– Так сойдет, – отмахнулся сапожник.

Очень хотелось к пиву с бычками.

– Никогда бы не подумал, что вы, Пантелей… Как же это? Отчество-то ваше…

– В смысле, не подумал? – нахмурился Бабыленко.

– Я о формуле! – спохватился профессор, видя, как меняется настроение хозяина.

– Та! – Лицо Пантелея просияло. – Эт не я! Эт Несмеяна нацарапала.

– Несмеяна? То есть как? – профессор удивленно округлил рот, глянул на девочку поверх очков. – Интересно, – бросил взгляд на доску, снова глянул на Несмеяну.

Девочка медленно ела кашу, аккуратно подбирая ложкой крупинки.

– Ребенок, – пожал плечами Бабыленко. – Кто ж его поймет? Увидела в журнале – срисовала и меня выучила.

– И что же означает, – Семионыч взмахнул рукой, описывая круг над формулой, – сие?

Теперь удивился Пантелей:

– Вы ж профессор! Вы ж должны знать!

Сосед сконфузился:

– У меня… несколько иной профиль. Видите ли, Пантелей… м-м-м… Да. Я – филолог.

Бабыленко озадаченно поскреб затылок.

– Типа Канта, что ль?

– О, нет! Кант – философ. Я же филолог. Предмет моего изучения – язык, литература.

Пантелею разговор начинал надоедать. Филолог или философ – один хрен.

– Короче. – Теперь он усиленно потер лоб, собираясь с мыслями. – Это уравнение Уилера – Девитта. Квантовая теория, описывающая «безвременную» Вселенную! – выпалил Бабыленко и перевел дух. – Все.

Он посмотрел на Несмеяну. Девочка сидела с набитым ртом и поднятой ложкой в руке, серьезно глядя на сапожника.

– Точно все, – Пантелей словно получил от нее бессловесное одобрение. – Физики, вроде вас, профессор, придумали.

И пошел на кухню – в холодильнике стыло пиво.

Профессор поморщился: медведь хорошо постарался, лишая Пантелея слуха. Но тот горланил от души из-за двери матового бокса, который еще вечером был ванной комнатой. Купание, судя по всему, доставляло сапожнику огромное наслаждение. Только как Семионыч ни прислушивался, не мог услышать плеска воды.

Дом, в котором жил профессор филологии с сапожником, построили в тысяча девятьсот далеком году. Легенда гласит, что богатый купец, однажды увидев аэроплан, решил создать в Городке завод по производству и ремонту чуда техники. Так появилась гостиница для заезжих инженеров и техников. Дело пошло, и успели поставить первый заводской цех, когда купец внезапно обанкротился. Из гостиницы сделали доходный дом, из завода – кожевенную фабрику.

До сих пор в комнате Пантелея осталась лепнина на потолке и даже старый камин, который в это утро был особо красив с бронзовыми часами на полке. А рядом неизменная доска с формулой Вселенной. Как ее там? «Безвременной» Вселенной.

Глупость несусветная. Филолог еще раз взглянул на закорючки. Даже школьнику известно, что с течением времени Вселенная расширяется. Не зря лирики – Семионыч помнил по университету – постоянно ссорились с физиками. Ну, как можно Вселенную лишать развития? Шизики.

Несмеяна ходила по балкону, с высоты третьего этажа осматривая окрестности. Картина светлого города ее не радовала – лицо девочки стало более суровым. Или это потому, что ее слепило солнце и Несмеяна морщилась?

Семионыч хотел спросить девочку о чудных символах формулы, но не стал отвлекать. Да и сомнительно, чтобы ребенок понимал закорючки, срисованные из журнала. К тому же ее красноречивое молчание понимал только Пантелей.

– Черт-те что такое! – Из бокса вышел сапожник, натирая полотенцем голову. – Я туда, а воды – хрен! Вот, блин, думаю, нашло! И я ж не туда, шо оно само того. Не вода! Представляешь, Семионыч? Туман, ежики-карежики!

Он стоял посреди комнаты в салатовых трусах с божьими коровками, восторженный, сияющий радостью и чистотой.

– Да-да. Замечательно, – пробормотал профессор, думая о странности бытия.

Пантелей накинул футболку, натянул джинсы.

– Семионыч. Спросить че хотел? – заметил он.

– Пусть мой вопрос…

– Ты проще можешь говорить? – поморщился сапожник, осторожно нюхая носки.

Профессор застыл с открытым ртом.

– Конечно. Я бы хотел узнать у Несмеяны: что означают эти символы?

– А че у Несмеяны? – пожал плечами Пантелей. – Я тож могу рассказать.

Он натянул носки, подошел к доске и ткнул пальцем:

– Вот тебе волновая функция «кси». «А» – эт радиус Вселенной. Шестерка на «ка» – величина, связанная с планковским масштабом. Это «фэ» большое – скалярное поле, или загадочное силовое поле. – Пантелей махнул рукой. – Оно было, когда все рвануло, и исчезло. Ну, в смысле, поле исчезло. Последнее – потенциал этого поля. Думаю, «пи» в четвертой степени тебе объяснять не надо. – Пантелей ударил ладонь о ладонь: – Вот так петрушка, Семионыч. – И замер с открытым ртом, а потом пораженно произнес: – Ни-че-го себе. Запомнил. Несмеянка, я запомнил!

Девочка прошла в комнату сквозь стеклянную дверь – стекло странно булькнуло, пошло кругами, словно поверхность озера – строго посмотрела на сапожника. Тот смутился, пожал плечами.

– Слышь? Так я это… Запомнил. Честное слово.

Несмеяна кивнула и показала большой палец.

Сапожник, обычный сапожник. Профессор наблюдал за ними со стороны. И происходящее ему в радость, в новинку. А собственно, что Пантелей видел в своей жизни? Будка на площади, вонючие рваные башмаки десятками, сотнями. «Безвременная» Вселенная, говорите? Да сам Городок – «безвременная» Вселенная. Он, словно старая гостиница, меняется лишь в несущественных деталях. Что поделаешь? Глубинка. А если бы накрыло страну или земной шар? Апокалипсис для всех, кроме сапожников. Странная штука.