Эндрю Пайпер - Проклятые

Казалось, теперь она сердито повернется и пойдет прочь. Но только так и могли найти свое выражение чувства, которые она сейчас испытывала: беспокойство, сочувствие, симпатия, и даже любовь, и все что угодно еще — все они смешались в этом деланом раздражении.

— Может, в жизни у меня не все сложилось так, как я надеялась, — продолжала она, — но есть одна важная штука: я все еще жива. И буду продолжать в том же духе. Ради моих мальчиков. А снова начинать разговор о твоей сестре…

Я перебил ее.

— А как Мишель или Лайза? Знаешь, где они сейчас живут?

— Мишель умерла. Про Лайзу не знаю…

— А что случилось с Мишель?

— Она пробовала говорить о твоей сестре, вот что с нею случилось! Несколько раз звонила мне, напоминала о ней, хотела понять, что случилось , совсем как ты. Потом ее мать позвонила, чтобы сказать, что она покончила с собой. И знаешь что? Я ничуть не удивилась.

— А Лайза?

— Последний раз я слышала, что она уехала куда–то на Запад, в Сиэтл, или Портленд, или что–то в этом роде. Вроде занимается фотографией…

Вайнона как–то скривила рот, и это могло означать все, что угодно, даже улыбку. Довольно неприятную, надо сказать.

— Тебе надо как–нибудь взглянуть на ее работы, — сказала она. — Бьюсь об заклад, тебе они покажутся интересными.

Она стала пятиться назад, словно боясь повернуться ко мне спиной и будто опасаясь, что я на нее брошусь.

— Как ты думаешь, почему она тогда захотела поехать с вами? — спросил я. — Что она хотела, чтобы ты увидела?

— Прощай, Дэнни.

— Но у тебя есть какие–то мысли насчет всего этого, да? Есть что–то, о чем ты знала, но не сказала полиции!

— Ты должен уйти. Просто…

— Пожалуйста!

Дверь захлопнулась.

Я спустился по дорожке и вышел на тротуар. На другой стороне улицы возле нашего старого дома царила какая–то суматоха, там что–то случилось.

Карапузы, которые прежде играли неподалеку, теперь вопили. Но это был не обычный детский плач, дети так не плачут из–за поцарапанной коленки или отобранной игрушки, нет. Совершенно отчетливо они кричали от ужаса.

Их мамаша выскочила из дверного проема и тоже почти завизжала.

— Что случилось, о боже! Что случилось?

Я не мог ничего увидеть за изгородью, но, очевидно один или два ребенка показали на что–то в дальнем конце двора, потому что именно туда посмотрела их мать. И увидела качели, взлетающие невообразимо высоко, значительно выше, чем могли толкнуть их маленькие детишки. Они раскачивались взад–вперед, не снижаясь и не падая, и распространяли в застывшем воздухе аромат тонких духов и гнилого мяса.

Я не был на кладбище Вудлон с тех пор, как похоронил отца. Зная то, что мне теперь стало известно о нашем местопребывании после смерти, я никогда не видел смысла в том, чтобы оставлять на могильных камнях букеты или разговаривать с могильной землей. Там просто упокоятся тела, а достаточно скоро и тел там никаких не будет. Душа — или как вам захочется называть часть того, что не может быть захоронено, — не слишком долго задерживается у этих мест. Да и зачем? Для мертвых здесь нет ничего, кроме мертвецов.

И все–таки даже на этих относительно заброшенных участках, среди покосившихся склепов и могильных плит, где уже давно никто не скашивал затянувшую их траву, еще лежали оставленные там цветы, ленты, плюшевые игрушки и флажки. Живые, по каким–то своим причинам, старались выразить таким образом свою любовь, верность, сожаление о прошлом.

Отцовский памятник выглядел лучше двух других. Забавно, но сейчас их памятники оставались такими, что напоминали их тогдашних: высокий, подтянутый папа, загадочная Эш (ЭШЛИ ОРЧАРД 1973–1989) и мама с пословицей, которую она выбрала из какой–то книги в качестве эпитафии, когда они резервировали этот участок:

За деяния этой жизни воздастся в будущей.

Когда наступило ПОСЛЕ , телевизионщики попросили меня прийти сюда, чтобы снять стоящим у ее памятника и задумчиво глядящим в камеру, пока закадровый голос будет рассказывать, что это та самая могила, в которой миссис Орчард была похоронена с часами ее отца. И эти самые часы ее сын получил в загробной жизни и носит до сих пор уже в этой. Затем они наведут объектив на «Омегу» на моем запястье. «Это будет трогательно и впечатляюще», — пообещал продюсер, пытаясь уговорить меня принять участие во всем этом. Я отказался. Мне не хотелось никого впечатлять, по крайней мере публично. И я уже был достаточно впечатлен и напуган.

Теперь же, стоя в одиночестве на ровном поле, заставленном камнями, я поднес часы к глазам. О чем еще они говорят, кроме времени? Может, о том, что существует еще нечто, что наступает после того, как наше время здесь завершится? Деяния этой жизни… А еще они говорят, что моя мама любила меня. Любила и хотела защитить меня, но у нее не хватило сил.

Нет, я бы не хотел для себя такого конца. Мне не хочется отправлять послания из ниоткуда. Я хочу помочь своей семье здесь !

И для этого мне придется сказать Эшли, по чьей вине она оказалась в земле, у меня под ногами.

Я вернулся в отель и открыл ноутбук. Первое, что я обнаружил, это то, что у Лайзы Гудэйл есть свой профессиональный веб–сайт. А на эффектной яркой странице — автопортрет самой Лайзы. Игривые черты, свойственные ей в юности, теперь стали жестче, скорбные морщинки у носа еще сильнее подчеркивались ярким светом фотовспышки, и казалось, что она старается увернуться от камеры, хотя смотрит прямо в нее.

Во всем остальном ее сайт представлял собой симпатичную экспозицию ее работ, собранных по разным темам: «Свадьбы», «Портрет», «Групповые фото». Вполне хорошо. Сдержанно и со вкусом, с выраженным уклоном в черно–белую фотографию. Но, кликнув на альбом «Искусство», я обнаружил картинки, от которых у меня перехватило дыхание.

На всех фото, которые она тут поместила, повторялся один и тот же образ. Модель, светловолосая девушка лет шестнадцати с голубыми глазами, в которых отражалось раскаленное зарево, несмотря на черно–белую экспозицию, враждебную и холодную. Девушку, независимо от окружения, озаряла некая аура, впрочем, придававшая ей вид далеко не ангельский, это был свет чего–то такого, что могло испепелить, если подойти слишком близко. Вот она смотрит в камеру с задней площадки автобуса. Сидит на крыше легкового автомобиля, и ее ноги свисают над водительской дверью. Смеется перед зеркалами в ванной комнате, установленными так, что тысячи ее отражений повторяются в них, полностью заполняя стекло.

Лайза назвала серию «ПОСЛЕ».

Еще кое–что мне удалось разыскать на новостных сайтах.

Списки пропавших людей. Статьи, в которых говорилось о том, что известного фотографа из Портленда Лайзу Гудэйл («одинокая, детей нет») не видел никто с 12 августа 2013 года. А за два дня до этого у меня случился сердечный приступ в парке «Кембридж Коммон».