Виталий Чернов - Сын розовой медведицы

А Розовая Медведица тем временем перевалила хребет и взяла курс на юг, выбрав тот самый путь, по которому не раз ходила в теплую сторону.

* * *

В конце января, как раз в то время, когда должны были появиться на свет медвежата, которые теперь уже не появятся, она вышла к озеру Эби-Нур. Здесь Розовой Медведице повезло. Она напала на стадо диких свиней и весь февраль пасла их. За это время ей удалось задавить трех подсвинков и две свиньи. Жизнь мало-помалу входила в прежнюю колею, и прошлые тяготы постепенно забывались. Но перенесенный голод все еще пугал диким страхом, и она, будучи сытой, имея запас, прикрытый ветками хвороста, продолжала охотиться и прятать добычу. Так был велик ужас перед зимним голодом.

К весне Розовая Медведица окончательно окрепла, поправилась, и навязчивый страх перед голодом уступил место обычному порядку жизни. Но с приходом весны, как ни странно, ее не потянуло в родные места. В памяти все еще цепко держался зимний волчий разбой, который лишил ее потомства и чуть не стоил жизни ей самой.

Берега и окрестности озера Эби-Нур способны круглый год снабжать пищей. Она по-прежнему могла бы охотиться на кабанов и вдосталь по весне лакомиться яйцами диких гусей и уток, есть водяные орехи и сладкие корни тростника и рогоза, но ее тянуло куда-то в неведомое, как бездомного бродягу, не помнящего родства.

Обычно такой образ жизни свойствен старым самцам, отшельникам, которых уже ничто не радует на белом свете. Они, как правило, злы, всем недовольны, сварливы, не терпят близкого соседства сородичей.

От берегов Эби-Нур Розовая Медведица взяла направление строго на юг к белым вершинам хребта Борохоро. Снежная цепь пиков манила неведомым. В мае перевалила хребет и до самой осени обитала, в альпийских лугах на южных склонах. Но осенью неуемный дух бродяжничества заставил ее переплыть Кунгес и уйти в неизвестную ей ранее цепь хребтов Тянь-Шаньского кряжа. С высоты гор, где никогда не ступала нога человека, она, как великая путешественница, открывала новые земли, видела высоченные пики, вершины которых вечно парили над облаками, видела зеленые ковры долин. Высокогорные озера стонали от крика огари и гогота горных гусей. Здесь она не испытывала никаких лишений. Пищи всякой было вдосталь, но особенно любила медведица горную гречиху, которой лакомилась в альпийских долинах. А у подножий скал до одури объедалась фисташками, миндалем, черной переспевшей вишней.

Как не похожи были эти горы на горы Семиречья! Всю зиму она пробыла в них, кочуя с места на место. И все-таки следующей весной родные места позвали...

* * *

Она шла по тем местам, по которым когда-то проходила с Хуги. Это была старая тропа медвежьего кочевья. Здесь, в одной из южных долин Джунгарского Алатау, она впервые встретила Полосатого Когтя, а затем уже Хуги. Здесь они вместе скатывали в рулоны травянистый дерн, ища под ним червей и личинок, здесь охотились на сурков, в этих местах Хуги подружился с Полосатым Когтем. Где они? Куда ведут их совместные тропы, оставленные ею самой на целых два года?

Наступал вечер, мягкий розовый вечер гор. Большое круглое солнце гнездилось в широкой впадине дальнего утеса, легкая прозелень неба над горизонтом постепенно сгущалась в фиолетовую синеву. Тихо переговаривался лиственный лес, и вкрадчиво позванивал ручеек в своем жестком, каменистом ложе. И, не мешая шороху листьев, звону ручья, заводили вечернюю песню цикады.

Долго пробиралась медведица в родные места. Стояло лето, и пресноватое дыхание нагретой за день солнцем земли, мягкого зеленого луга напоминало ей позднюю пору весны.

Розовая Медведица, вытянув морду, спокойно и радостно ловила носом разнородные запахи. Их было много, запахов. Тонко пахли белые головки клевера, и в них все еще копошились горные пчелы, лениво и праздно обирая с цветков нектар. Пахло лесом, обнаженной землей, прелью пней и прошлогодних листьев. Но вот чуткий нос уловил вдруг нечто едва ощутимое, похожее на выветрившийся запах мускуса, оставленного кабаргой. Медведица вытянулась, шагнула, пошла. Черная, в мелких морщинках, шляпка носа дергалась, шевелилась, ловила зовущий запах. Потом верхнее чутье медведицы поймало примесь другого запаха, более слабого, но удивительно знакомого, который она слышала раньше и с которым как будто давно свыклась.

Нюх привел ее к голому клыкастому черепу кабарги. Кабарга была убита с неделю назад, отсюда-то и шел запах. Но не он теперь привлекал медведицу, а тот, другой, который показался знакомым. Она подняла голову и увидела на стволе большой мучнисто-белой березы, просеченной косыми лучами солнца, темную поперечную полосу, а ниже, примерно наполовину, уже совсем понятный пятипалый след, четко отпечатавшийся на гладкой коре. Этот след мог принадлежать только одному существу - Хуги. И это была именно его метка, потому что она пахла им. А метка выше принадлежала Полосатому Когтю. Ведь не кто иной, как он, учил Хуги оставлять на деревьях предупреждающие знаки: "Занято! Прошу обойти стороной".

Розовая Медведица взволновалась. Поднялась на дыбы, заскулила, как обиженный, брошенный щенок. Потом стала нюхать землю. Но запахи на земле выветрились, и трудно было понять, куда отсюда направились те, кого она помнила и продолжала любить. Медведица заметалась, стала делать круги. Ей удалось найти след огромной когтистой лапы. Полосатый Коготь, очевидно, больше по привычке, чем по надобности, сдернул травянистый пласт, оглядел его - нет ли личинок - и побрел дальше. Потом след опять потерялся. И снова она заметалась по кругу, пока не нашла остатки помета. Еще круг, еще. И вот уже следы повели прямо на север, к знакомому перевалу.

Она шла всю ночь, ни разу больше не сбившись со следа. А к утру, утомленная, попила из ключа воды и прилегла отдохнуть. Голода она не испытывала, хотя прошла за ночь не менее полста километров и пора было пополнить запасы сил. Но едва солнце всползло на снежные пики, медведица поднялась и снова устремилась на север, все дальше и выше в горы.

Места были хорошо знакомы, и к тому же ее вели следы, оставленные Полосатым Когтем и Хуги. Они шли медленней. Их тоже что-то задержало в чужой стороне.

Чем выше она поднималась, тем заметнее изменялся ландшафт гор. Древовидная арча, толстая и высокая в нижних поясах, становилась приземистей, корявей, пока наконец совсем не превратилась в большие подушки, редко разбросанные по мелкощебнистым склонам, на которых ничего не росло, кроме мелкого чеснока-черемши, прозванного медвежьим.

Начинались гольцы, где даже в летнее время нередко бушевали снежные метели. Одни грифы-бородачи плавно кружили в синем прозрачном небе да изредка пролетали небольшими стайками альпийские галки. Где-то в этих местах три года назад чуть не замерз Хуги