Виталий Чернов - Сын розовой медведицы

- Кадыр!

Один из казахов, в истертом лисьем треухе, плосколицый, с маленьким носом, неуверенно вышел вперед, придерживая сбоку тонкий волосяной аркан. Скочинский знал, что в руках искусного табунщика этот аркан может быть грозным оружием: не успеешь моргнуть, как будешь связан по рукам и ногам. И тут он узнал казаха, хотя прошло столько лет. Это был тот самый, которого он спас однажды от расправы бандитов Казанцева.

- Кадыр? Так это ты? - спросил Скочинский. - Разве твоя клятва была лживой, когда ты говорил, что станешь мне братом?

Кадыр ничего не ответил. Краска стыда заливала его широкие, плоские щеки. Он опустил голову. И тогда Абубакир, видя нерешительность жигита, снова подхлестнул его резкой короткой командой.

Кадыр переступил с ноги на ногу, и неожиданно в глазах его сверкнули огоньки непокорности.

- Жок! - сказал он.

И в это время другой из жигитов кинулся к палатке, и не успел Скочинский загородить в нее вход, как он юркнул туда и вылез с бельгийкой.

Дело принимало серьезный оборот. Игра в безмятежность оборачивалась против него самого.

- Верни на место оружие, - все еще пытаясь быть хладнокровным, сказал Скочинский казаху. - Дай сюда ружье.

Но Абубакир опередил. Он шагнул к своему жигиту и вырвал из рук бельгийку.

И тогда Скочинский не выдержал. Он бросился к Абубакиру и коротким ударом в челюсть свалил его с ног. Не давая опомниться, выхватил из рук ружье, но принять оборонительную позу уже не успел. Его схватили за плечи, за ноги, кто-то резким рывком, упершись коленом в спину, дернул назад голову. Потемнело в глазах. Скочинский услышал хриплую брань и затем почувствовал, как его мгновенно отпустили. На светлом фоне неба смутно увидел коренастую фигуру Абубакира и какой-то неясный короткий предмет в его руках, вскинутый на уровне груди; успел различить обостренно-проясняющимся взором и внутреннюю черноту неровно обрезанного ствола, но сказать уже ничего не успел. Бесшумная вспышка белого огня с силой ударила в грудь и прожгла насквозь. Он упал на колени, ища руками опору, потом сел и, запрокидывая голову и все больше изменяясь в лице, часто заморгал широко расставленными глазами. Где-то далеко в подсознании загорелась радужная точка. Она пульсировала, разрасталась и в последних толчках сердца все еще пыталась жить в безголосом крике мыслей: "Они убили меня! Что же теперь будет с Диной и Федором? Зачем я погорячился?.."

Онемевшие казахи опомнились, когда услыхали тяжелый топот Кара-Мергена. Он убегал к подножию горы Кокташ. Жигиты не думали, что все обернется так, но безудержная горячность Абубакира теперь ставила под угрозу и их собственные жизни. Кара-Мерген не должен был уйти в горы. Это было ясно каждому, и тогда двое кинулись его догонять. Но Абубакир, распаленный ненавистью, злобой, дико, по-лошадиному взвизгнул и снова передернул затвор обреза. Рискуя попасть в своих, он вскинул его и прицелился. Грохнул второй выстрел. Бежавшие казахи прянули в стороны. Кара-Мерген высоко подпрыгнул, как подпрыгивает на бегу смертельно раненный теке, и с разбегу сунулся головой в траву. Когда к нему подбежали, он лишь вяло шевелил кривыми ногами да судорожно сжимал и разжимал пальцы. Пуля попала в затылок. Его принесли и положили рядом со Скочинским.

Растерянные, бледные, люди Абубакира не могли смотреть друг на друга. Одни из них, повернувшись на восток, шептали молитву, проводя ладонями по лицу, другие цедили проклятья в адрес страшной долины, которая еще раз оправдала свое название. Они знали, что Абубакир настроен воинственно и носит под чапаном обрез, но никто не предполагал, что он станет стрелять в людей. Они поехали с ним, чтобы только прогнать из запретных владений Жалмауыза русских, которые, как сказал жаурынши, потревожили его покой. Дундулай, конечно, большой человек, у казахов пользовался уважением, но коль он во зло им оказался прямым виновником страшной болезни, опять вспыхнувшей среди казахского журта, то уж тут считаться с былыми заслугами не приходится. Так думали жигиты Абубакира. Но Абубакир все сделал по-своему. Один аллах теперь знал, что ожидает их впереди.

Первым подал голос Кадыр. Он всегда был послушным воле хозяев, но убийство Скочинского, которому он когда-то назвался братом, подняло в его душе неудержимый протест.

- Что ты наделал? - сказал он Абубакиру. - Ты обманул нас всех. Ты убил моего названого брата.

- Молчи, собака! - крикнул Абубакир. - Тот, кто называет себя братом гяура, сам гяур. Клянусь аллахом, ты будешь лежать вместе с ними, если надумаешь, меня выдать! - И резко клацнул затвором обреза.

Кадыр попятился. Абубакир действительно может сделать все. Он верная опора Кильдымбая. Убьют, спрячут, и никто не будет знать, куда делся безродный и бедный табунщик. Но и его неуверенного протеста хватило, чтобы другие задумались о своей судьбе.

Сын Кильдымбая Жайык подошел к Абубакиру и, глянув на окровавленный рот Скочинского, к которому он совсем недавно лично подносил большую щепоть обжигающего пальцы бесбармака, сказал:

- Ты убил их обоих.

- Да, - жестко ответил Абубакир. - Я убил их обоих, потому что такова была воля аллаха.

- Но вместе с кровью русского ты пролил кровь и правоверного. Нет ли в этом греха?

- Нет. Пособник гяуров не может быть правоверным, - отрезал Абубакир. - Так говорил Асаубай.

- Хорошо, - тихо вздохнул другой жигит. - Но в горах осталось еще двое. Кара-Мерген сказал: "Они остались продолжать работу. Через неделю мы должны к ним вернуться". Что ты скажешь на это?

- Они не дождутся их и спустятся сюда. Тогда мы сделаем с ними то же самое.

- О алла! Что ты задумал, Абубакир?! Нам не сносить из-за тебя головы...

Абубакир презрительно через губу сплюнул.

- Вы не жигиты! У вас нет ни ума, ни храбрости. Ваши головы вместо мозгов набиты мякиной, а сердца похожи на верблюжий помет! Если мы не убьем Дундулая и его девчонку, нас всех ожидает смерть. Советская власть не пощадит не только меня, но и вас. Станет ли она разбираться, кто стрелял, а кто помогал стрелять?

Да, это было сказано убедительно.

- Если же убьем всех, степь покроет молчанием нашу тайну. Какой мужчина пожелает стать женщиной? Разве законы адата не повелевают блюсти единство между правоверными?

Да, это было сказано обнадеживающе.

- Мы так спрячем гяуров, что не нарушим даже покоя травы над ними. Никто из нас не польстится на их добро. Мы уничтожим его, и никто не будет знать, здесь ли или в другом месте останавливались гяуры. Лошадей угоним с собой и продадим в дальние аилы. Тогда Жалмауыз возрадуется и не станет больше посылать в степь черные болезни, и казахи снова обретут покой. Такова воля аллаха, услышанная муллой Асаубаем во время пророческого сна, такова мудрость Асаубая, тайно переданная мне для вас.