Вогт Ван - Гамбит невидимки

Клер стоял совершенно неподвижно и испытывал странное ощущение, что слышит свой собственный голос, что он произносит бессмысленные и нелепые слова, и протестующе твердит, как попугай, "это невозможно", фанатично призывая свое языческое божество - логику, и ни одного мгновения не думает.

Он машинально бросил взгляд на свои часы и с усилием сказал:

- Господа! Если вы позволите, я задам арестованному один вопрос.

Чтобы установилась тишина, понадобилось всего одно мгновение, но больше времени потребовалось Клеру, чтобы оформить в слова невероятный вопрос, который возник у него в уме. Наконец, летчик спросил:

- Когда вы проникли на этот самолет? Я повторяю - когда?

Глаза незнакомца были как два омута со спокойной водой, его лицо стало видно гораздо лучше.

- Я понимаю вас, майор Клер. Только вам и только для вас одного я отвечаю: я оказался на борту этого самолета около сорока минут назад. Думайте об этом, обдумайте это как следует, не выбрасывайте это из головы.

Выкрики пассажиров наполовину заглушили его последние слова, потом полковник Ингрэм сердито проворчал:

- Сэр, у нас нет времени возиться с этим человеком. Наденем на него наручники и приставим к нему охрану!

Мозг Клера словно превратился в кусок твердого металла. Летчик совершенно ясно чувствовал, что ему следует извиниться перед остальными за высшей степени смешной вопрос. Но что-то словно загипнотизировало его. Наконец, в уме Клера возникла мысль, сила которой была непреодолима, и он спросил:

- Какова цель вашего пребывания на этом корабле?

В ответ незнакомец только пожал плечами и сказал:

- Я вижу, что ошибся в вас. Жаль. Я ведь уже сказал вам, что это самый важный полет в истории человечества. Вы обязательно должны долететь, а долететь вы можете только с моей помощью.

Он снова пожал плечами и закончил так:

- Я заметил, что вы изменили курс - это хорошо. Это уже кое-что: вы разбили жесткую цепь событий. Но отсрочка будет короткой - она не идет ни в какое сравнение со степенью изменения курса: семь минут, самое большое восемь.

Клер во второй раз надолго замолчал. Ему пришло в голову, что тени раннего утра и слепящая луна помутили его рассудок, потому что невероятно - его ум не отвергал ни одного слова незнакомца. В этот момент каждое слово собеседника казалось Клеру разумным, так что...

так что ему лучше быть осторожнее, иначе он вылетит со службы за то, что оказался доверчивым дураком. Доверчивым - это он-то, которого в военном училище прозвали "Крепкоголовый Клер"!

Эта мысль мгновенно вызвала у него реакцию противодействия - летчик встряхнулся и холодно сказал:

- Теперь, когда мы выяснили, что бомбы на борту нет, я думаю, лучше всего будет сделать так, как предлагает полковник Ингрэм: держать вас здесь в наручниках под вооруженной охраной. полковник Ингрем и майор Грей, поручаю вам управлять теми пулеметами, которые были вам указаны ранее.

Но тут голос замер у Клера в горле: незнакомец смотрел на него с горечью и мучительной болью.

- Вы слепой дурак! Я могу существовать, только если вы будете поддерживать иллюзию того, что я существую, сохранять мой образ в своем сознании. А эта иллюзия мгновенно исчезает, если мне придется сидеть здесь закованным под охраной. Значит, я должен покинуть этот самолет, и первая, главная надежда пропала. Теперь вы должны узнать, кто я такой. Когда я буду нужен, позовите - но ответ будет возможен, только если вы позовете, понимая, кто я. До свидания.

В первое мгновение после этих слов Клер моргнул - так упорно его ум отказывался признать, что фигуры, только что находившейся перед ним, нет на месте.

Потом он подумал, что луна светит слишком ярко и отблески её белых, даже слишком белых лучей сыграли злую шутку с его глазами. А затем...

Затем он осознал, что незнакомец исчез на самом деле и окончательно.

Они обыскали остальную часть корабля. За это время заря на востоке стала намного заметнее и разлила свой бледный свет по всему небу и морю впереди самолета. Темнота сохранилась только позади него - на западе, и там же неслась по небу сияющая луна, ещё не уступившая свету нового дня.

Когда люди в самолете неохотно прекратили поиски, стрелки на светящемся циферблате наручных часов Клера показывали ровно четыре часа двенадцать минут.

- Ничего более странного ещё не было на свете! - пробился через полумрак чей-то голос. - Может, нам это приснилось?

- Я готов поклясться, что он пригнулся перед тем, как исчезнуть, сказал другой голос. Он должен быть где-то рядом. Если бы мы могли сдвинуть часть этого багажа...

- По крайней мере у нас осталась его книга, - - сказал все тот же Браун.

Четыре часа двенадцать минут.

Клер пробежал по проходу в кабину.

- Есть что-нибудь? - спросил он у Уилсона. - Ты видишь что-нибудь какие - нибудь самолеты?

Вместе с Уилсоном и майором Грэем, занимавшим место у переднего пулемета, он пристально всмотрелся в светлеющий мир за окнами кабины. Но там не было ни следа вражеских машин, ничего, кроме неба, моря - и этой луны!

Луна неслась в темно-синем небе, слепя Клеру глаза своим блеском, и летчику пришло в голову: это серебристый полумесяц создал световые эффекты и...

Но Клер не почувствовал облегчения: он изменил Курс, а тот человек сказал, что это дает отсрочку. Но лишь крошечную...

Несколько минут, а потом - пули изрешетят из всех, и этот ужасный залп сожжет, разорвет в клочья и уничтожит весь мир, если только...

Если только он не позовет незнакомца, понимая, кто это такой! Но как он может понять? У него нет никаких подсказок, только россыпь бессодержательных слов - и значит, впереди нет ничего, кроме смерти.

Человек, чьи руки выскальзывали из наручников, человек который рассуждал о переломных моментах истории и имел при себе книгу, где описаны их полет и уничтожение всего и всех, что находится здесь на борту, - этот человек говорил о гибели самолета как о прошлом. Книга!

Через мгновение Клер был в полумраке салона и кричал:

- Книга! У кого книга, которую он оставил?

- Вот она! - отозвался уже знакомый ему Кеннет Браун. Все пассажиры снова сидели на своих местах. - Я прочел кусок из нее. Это какая-то чертовщина. Самая странная книга, которую я когда-нибудь видел. И в ней действительно есть мое имя, - похоже, Боаун никак не мог справиться с изумлением, - представить себе не могу: мое имя! Вы должны поверить в этих немцев!

Нелепость - нет, невероятная трагичность всего этого в том, что их умы не желают признать то, что видели глаза, - подумал Клер. Что-то похожее на человека появилось среди них, потом растаяло у них на глазах, а их мозги просто проигнорировали это невозможное для ума событие, едва отметили его. И теперь эти люди ведут себя как зрители, которые после трюка фокусника, дрожа от восторга, но без тревоги пытаются понять, как, черт возьми, он это проделал.