Роберт Шекли - Кн. 4. Алхимический марьяж Алистера Кромптона. Билет на планету Транай. Обмен разумов

Итак, два фрагмента одной личности вперились взглядом друг в друга. Кромптон заметил следы увядания дюрьерова тела. Он смотрел на прекрасное тонкое лицо Лумиса, правда, несколько расплывшееся, склонное к полноте. Не остались незамеченными и поредевшие прямые каштановые волосы, искусно причесанные, и яркие глаза со следами косметики на веках, и сластолюбивый изгиб губ, и расслабленная манера держаться.

Это был законченный стереотип сластолюбца, человека, живущего только ради своих удовольствий и неги. Здесь властвовал сангвинический Дух Огня, вызванный слишком горячей кровью, которая возбуждает в человеке беспричинную радость и чрезмерное влечение к плотским утехам. Здесь царил принцип всепоглощающей чувственности, свободной от таких жизненно важных составляющих, как разум и энергия. В Лумисе сосредоточились все потенциальные способности Кромптона к наслаждению, преждевременно отнятые у него и воплощенные в этом человеке; в нем была чувственность, первородная, чистейшая чувственность, которой так недоставало Кромптону, его телу/разуму.

Этот принцип голого наслаждения, который Кромптон всегда представлял себе существующим как бы in vacuo [14] В пустоте (лат.). оказался наделенным собственными чертами характера, не говоря уже о неожиданном осложнении в лице жены и дочери.

— Так, так, так, — насмешливо сказал Лумис, покачиваясь с пятки на носок. — Я предполагал, что рано или поздно вы обязательно здесь появитесь.

— Что это за слизняк? — спросила Джиллиам. (На самом деле она употребила слово nmezpelth из транстаньянского слэнга, почерпнутого ею из лексикона ее отца-чечеточника. Nmezpelth означает «пораженный плесневым грибком», а в переносном смысле — «унылое повторение неприятных телодвижений».)

— Это мой единственный родственник, — сказал Лумис.

Джиллиам подозрительно осмотрела Кромптона.

— Он что, троюродный брат?

— Боюсь, что нет, — сказал Лумис. — Биологически он скорее представляет собой комбинацию из моего брата и отца. Вряд ли найдется какое-то слово, выражающее наши родственные отношения.

— Но ты же утверждал, что ты сирота!

Лумис пожал плечами.

— А ты говорила мне, что ты девственница.

— Ублюдок! Что все это значит?

— Что ж, такие вещи в конечном счете всегда вылезают наружу, — сказал Лумис. — Джиллиам, я должен покаяться перед тобой. Понимаешь, я не настоящий человек. Я всего лишь часть личности этого человека.

— Вот смех-то! — воскликнула Джиллиам и неприятно расхохоталась. — Ты же вечно похвалялся, какой ты великий человек, а теперь я узнаю, что ты и не человек вовсе!

Лумис улыбнулся.

— Моя дорогая, ты не могла удовлетворить даже дюрьерово тело; избави бог, если бы я оказался полноценным человеком!

— Ах так! — взвизгнула Джиллиам. — Ну, это уж слишком! Будь ты проклят! Детка, мы уходим, тебя здесь не ценят!

— Давай, иди ночной официанткой в свое кафе «Последний шанс», где я тебя подцепил! Это, без сомнения, тебе больше подходит!

— Ухрдим! За вещами я пришлю! И адвоката тоже!

Она схватила на руки Гвендквайфер, которая вопила:

— Не хотю идти! Хотю посмотлеть, что будет с папотькой!

— Не по годам развитая малютка. — заметил Лумис. — Прощайте, мои дорогие! — крикнул он вслед уходящим Джиллиам и Гвендквайфер.

— Вот мы и одни, — сказал Лумис, запирая дверь Он оглядел Кромптона с головы до ног, Похоже, результат осмотра его не очень обрадовал. — Надеюсь, ваше путешествие было приятным, Элистер? Надолго к нам?

— Это зависит... — начал Кромптон.

— Давайте пройдем в гостиную и поболтаем.

Гостиная Лумиса потрясла Кромптона до глубины души. Он чуть не упал, когда ступни его утонули в глубоком ворсе восточного ковра. Комната освещалась золотистым неярким светом, по стенам непрерывной чередой бежали извилистые легкие тени, то сближаясь и сливаясь друг с другом, то принимая очертания животных или жутковатых чудовищ из детских кошмаров, а затем медленно исчезали в мозаике потолка. Кромптон и раньше слышал о теневых песнях, но видел их впервые.

Лумис пояснил:

— Исполняется довольно миленькая пьеска под названием «Спуск в Ксанаду». Нравится?

Кромптон пожал плечами.

— Это, должно быть, дорогое удовольствие.

Лумис тоже пожал плечами.

— Представления не имею. Это подарок. Присаживайтесь, пожалуйста.

Кромптон опустился в глубокое кресло, которое сразу же обволокло его тело и стало мягко массировать ему спину.

— Хотите выпить? — спросил Лумис.

— Деполимеризованную сарсапарель, если можно, — сказал Кромптон.

Лумис отправился за напитком. Кромптон слышал мелодию, которая будто сама рождалась у него в голове. Мелодия была медленная, и чувственная, и невыносимо горькая, и Кромптону казалось, что он слышал ее раньше, в другом месте, в другом времени.

— Она называется «Свобода без конца», — сказал вернувшийся Лумис. — Прямая аудиопередача. Симпатичная вещица, верно?

Кромптон понимал, что Лумис старался произвести на него впечатление. И надо отдать ему должное — это ему удалось. Пока Лумис разливал напиток, Кромптон разглядывал комнату: скульптуры, занавеси, мебель, безделушки; его чиновничьи мозги быстро подсчитали стоимость — вещи в этой комнате обошлись в кругленькую сумму.

Он глотнул из бокала. Это был эйянский коктейль; по телу Кромптона разлилось ощущение уюта.

— Очень неплох, — неохотно похвалил он.

Он никак не ожидал увидеть Лумиса таким уверенным в себе, таким, как говорится в кроссвордах, sangfroid [15] Хладнокровным (фр.). . Это встревожило его. Достаток Лумиса, его спокойствие и умение владеть собой вызывало беспокойную мысль о том, что Лумис не такая уж ущербная личность, как он считал. А тогда что остается Кромптону? Место маленького или среднего человечка на стволе другой доминирующей личности? Нет, такого просто не может быть. Пройти через все эти сложности и добиться того, что им будет командовать это ничтожество, этот сластолюбец? Нет!

— Я приехал сюда, — сказал Кромптон, — чтобы осуществить реинтеграцию, что, как вам наверняка известно, является нашей законной моральной прерогативой.

— Приехали, чтобы снова заключить меня в ваше тело, да, Элистер? — весело спросил Лумис.

— Наша цель состоит в том, — продолжал Кромптон, — чтобы в результате слияния в единое, новое существо память каждого из нас в равной степени влилась в него, так что равенство в правах будет соблюдено.

— Так вот как это будет, — сказал Лумис. — Но я лично сильно сомневаюсь, что это необходимо. Зачем мне рисковать? Я и так безмерно счастлив.

— Счастье немыслимо для такой неадекватной и усеченной личности, как ваша, — возразил Кромптон.