Роберт Шекли - Кн.1. Десятая жертва. Корпорация Бессмертие

— Вот как? Он сомневается! Ну что ж, посмотрим, как ты справишься с опознанием.

Профессор Сильвестре снова нажал кнопку. В зале стало темно. Он нажал на другую кнопку. У противоположной стены возникли пять человеческих фигур. Четверо из них были подставные «ангелы», по терминологии Охоты, — многие выражения сохранились со времен легендарной второй мировой войны. Один был убийцей, и Поллетти предстояло его опознать.

Поллетти внимательно посмотрел на фигуры. Они изображали полицейского, швейцарскую стюардессу, священника-иезуита, носильщика из отеля и иорданского араба. Они медленно подошли к дивану и исчезли.

Сильвестре включил свет.

— Ну? Кто из них был охотником?

— Нельзя ли взглянуть еще раз? — попросил Поллетти.

Профессор отрицательно покачал головой.

— Я и так дал лишнюю секунду.

Марчелло потер подбородок, взъерошил волосы и нерешительно произнес:

— Араб показался мне каким-то подозрительным…

— Неправильно!

Сильвестре снова нажал кнопку, и у дальней стены возник иезуит, фигура которого в освещенном зале казалась прозрачной, но была хорошо видна.

— Взгляни, — сказал Сильвестре. — Иезуит, вне всякого сомнения, не тот, за кого пытается выдать себя. Буква «И», первая буква в названии его ордена, видна как на правой, так и на левой стороне груди. Ведь это сразу его выдает!

— Я никогда не обращал внимания на иезуитов, — пробормотал Поллетти, вставая и звеня монетами в кармане.

— Но в Риме они попадаются на каждом шагу! — воскликнул Сильвестре.

— Именно поэтому я никогда не обращал на них внимания.

— Как раз поэтому ты должен был замечать их! — В голосе Сильвестре звучало возмущение. — Фальшивая деталь в традиционной одежде — самый верный признак и сразу должна вызвать подозрение. — Он печально покачал головой. — Когда я принимал участие в Охоте, мы обращали на подобные вещи особое внимание. Ничто не ускользало от моего взгляда.

— Ничто, кроме банана со взрывчаткой, — подхватил Поллетти.

— Верно, — согласился профессор. — Этот парень из Нигерии узнал о моем пристрастии к тропическим фруктам.

— Насколько я помню, у вас были и некоторые другие ошибки, — уколол учителя Поллетти.

— А я и не скрываю, — голосом, полным достоинства, произнес Сильвестре. — Мне всегда не везло, поэтому теперь я стараюсь научить других избегать моих ошибок. У меня были весьма способные ученики. Боюсь, Марчелло, ты к ним не относишься.

— Пожалуй, — согласился Поллетти.

— Ты закончил полный курс обучения. Нельзя сказать, что у тебя начисто отсутствуют способности. Но какое-то глубоко засевшее безразличие, равнодушие, мешает тебе вложить душу и сердце в самое благородное занятие человека — Охоту!

— Пожалуй, вы правы, — признался Поллетти. — Почему-то интерес к этому у меня быстро исчезает.

— Наверное, в твоем характере есть какой-то серьезный недостаток, — печально произнес профессор Сильвестре. — Какая судьба ждет тебя, мой мальчик?

— По-видимому, я умру, — заметил Поллетти.

— Да, пожалуй, — согласился Сильвестре. — Но тут возникает другой вопрос: как ты умрешь? Будет ли твоя смерть великолепной, как гибель камикадзе, или жалкой, как у загнанной в угол крысы?

— Не вижу особой разницы.

— Что ты! Между этими смертями колоссальная разница! — воскликнул профессор. — Раз уж ты не можешь хорошо убивать, сумей, по крайней мере, красиво умереть. В противном случае ты навлечешь позор на свою семью, друзей и на школу тактики жертв профессора Сильвестре. Никогда не забывай лозунг нашей школы: «Умирай не хуже, чем убиваешь!»

— Постараюсь запомнить. — Поллетти встал.

— Мой мальчик! — Сильвестре тоже поднялся и положил стальную руку на плечо Поллетти. — Твое кажущееся равнодушие — всего лишь прикрытие глубоко скрытого мазохизма. Ты должен бороться не только с охотником, угрожающим твоей жизни, но и с более опасным врагом внутри себя.

— Постараюсь. — Поллетти попытался подавить зевоту. — Но сейчас я должен спешить, у меня назначена встреча…

— Конечно, конечно, — сказал профессор. — Однако нам следует решить небольшую проблему платы за обучение; этим можно заняться прямо сейчас. После сегодняшнего урока сумма составляет триста тысяч лир. Если ты можешь…

— В данный момент не могу, — поспешно ответил Поллетти, заметив, что рука профессора из нержавеющей стали находится всего в дюйме от его сонной артерии. — Но завтра утром, как только откроются банки, я заплачу все.

— Ты мог бы сейчас выписать мне чек, — предложил Сильвестре.

— К сожалению, у меня нет чековой книжки.

— К счастью, у меня есть.

— Мне очень жаль, но я не могу выписать чек сейчас, потому что деньги хранятся в банковском сейфе.

Сильвестре пристально посмотрел на упрямого ученика, пожал плечами и снял стальную руку с плеча Поллетти.

— Хорошо, — сказал он. — Завтра? Честное слово?

— Честное слово, — подтвердил Поллетти.

— Закрепим наше джентльменское соглашение рукопожатием. — И профессор протянул свою стальную руку.

— Пожалуй, не стоит, — возразил Поллетти.

Профессор улыбнулся и протянул здоровую руку.

Поллетти с чувством пожал ее. Внезапно Сильвестре отдернул руку и уставился на ладонь. На ней красовалась капля крови.

— Видите? — Марчелло показал крошечный блестящий шип, прикрепленный к ладони. — Как вы справедливо заметили — фальшивая деталь… Если бы этот шип был смазан ядом кураре…

Добродушно посмеиваясь, он направился к выходу.

Сильвестре сел и поднес к губам раненую руку. Он чувствовал себя несчастным. Этому Поллетти с его дурацкими выходками наверняка предстоит скорая встреча с кладбищем. Но, напомнил себе профессор, такая же судьба ожидает всех людей, тогда как его, профессора Сильвестре, отвезут скорее всего на свалку металлолома.

В бальном зале Борджиа римского «Хилтона» Кэролайн репетировала танец, который собиралась исполнить сразу после убийства Поллетти с танцовщицами ансамбля «Рой Белл». В зале царила полная тишина, изредка прерываемая возгласами вроде: «Я просила включить розовый направленный прожектор, а не яркий верхний свет! Неужели тебе это не ясно, тупой, ни на что не способный кретин?»

Мартин, Чет и Коул сидели в первом ряду спешно выстроенного зрительного зала, задумчиво теребя верхние губы. Они видели, что Кэролайн далеко не Павлова, но этого от нее и не требовалось. Недостаток способностей она компенсировала подлинным женским обаянием, которое прямо-таки обволакивало зрителей. Танцовщицы ансамбля искусно изображали различных женщин, тогда как Кэролайн не требовалось ничего изображать, — она была Женщиной, обладающей каким-то особым магнетизмом. Иногда она казалась вампиром, иногда — валькирией. Ее стройное тело было не способно на неуклюжее движение или жест, а длинные светлые волосы ниспадали на плечи подобно золотому дождю.