Сергей Лукьяненко - Красная машина, черный пистолет (сборник)

Я слушал и думал: нет, найдан, меня нельзя обратить в твою веру.

Я видел войны и видел радость, я видел нищих людей и колоссальные богатства.

Я всегда хотел рая тут, на земле, и до сих пор не хочу в рай, где птицы только голосами и цветом напоминают наших птиц. Я жалел найдана и притворялся, что не понимаю его.

Разбудил меня крик кукушки.

Рядом, невидимая, она выкрикивала странные слова: «Брейн-фивер… Брейн-фивер…» Это звучало как воспаление мозга.

Я со страхом ждал в лунной ночи каждого следующего выкрика, боясь, что легкие у птицы не выдержат, с таким глубоким надрывом выкрикивала она свои безумные слова. Но кукушка умолкла, и, взяв ледоруб, сунув в рюкзак пистолет, запас галет и кофе, я вышел во дворик.

Обходя каменную келью, увидел найдана.

Старик сидел на соломенной подстилке, перебирая четки.

На той же подстилке стояли фигурки будд. Там был Шакья-муни с нищенской чашей в руках. Там был грядущий будда Майдари, весь красный, как цветок адака. Там был будда Арьябало, одиннадцатиголовый и многорукий. Наконец, будда Бодхисаттва Манжушри был там с книгой и с лотосом, и много других будд, мне даже неизвестных. Все они были раздеты до пояса и сидели с поджатыми под себя ногами, потупив глаза, прислушиваясь к тому, что звучало в их сердцах.

Шагах в ста от меня два тибетских волка скачками бросились вверх по склону. Я видел, как они добрались до вершины гребня и долго еще бежали на фоне утреннего неба, упорно перепрыгивая с камня на камень. Я медленно шел, открывая всякие светлые чудеса – то крошечную долинку гранитных скал, с которых, как коричневые грибы, свешивались осиные гнезда, то изящную аметистово-голубую примулу с желтым пятнышком посредине, уместившуюся в сыром мхе, как в живом гнезде. Грозная панорама горных цепей и пиков резко очерчивала пределы ледника – скудный мир снежного человека. Ноги проваливались в фирн, как в трясину. Я карабкался по обросшим инеем камням, соскальзывал с неустойчивых валунов, но не останавливался.

Наконец я вышел к черному озеру.

Берега его густо запорошило сухим снегом.

Скалы поросли козырьками плоских снежных наддувов, воду у берегов схватило корочкой льда. И там я нашел свою пустую смерзшуюся палатку. Ледяные камни обжигали холодом пальцы, крошки льда алмазно поблескивали. Я не стал останавливаться. Я углубился в кулуар, обдумывая новую, еще более странную, чем прежде, мысль – убить йети. Я был уверен, что смогу выстрелить в тхлох-мунга, если тень его вновь явится передо мной. Судьба уберегала меня от убийства, но я шел и шел, вглядываясь в пустынные цирки, в гребни ледяных и каменных стен…

Через пять дней я был в Катманду.

Шерпа я разыскал до отъезда и расплатился с ним, ни словом не упрекнув за бегство. Увидеть йети было для шерпа проклятием. Я это понимал.

Окно номера выходило на сумеречную свалку. Темные невысокие стены оклеены библейскими текстами и темными олеографиями. Отвратительные искусственные цветы стояли повсюду. «Сноувью», отель с видом на снега, так звучало название отеля. Давно очень, почти тридцать лет назад, я был назначен в гуркхский полк и обрадовался этому, потому что с юности мечтал о Непале. Тридцать лет… Совсем немало… Устроившись в кресле у окна, я курил сигару, пытаясь сосредоточиться.

Что я могу рассказать о той звездной ночи?

Я думал так: самые близкие наши родственники – это шимпанзе, горилла и орангутанг, даже гиббон, отстоящий от нас чуть дальше. Вывод, к которому пришли естествоиспытатели прошлого столетия во главе с Дарвином, неоднократно пытались пересмотреть и опровергнуть в наше время, но все такие попытки потерпели крах. Анатомические, палеонтологические, физиологические и биохимические исследования привели к почти всеобщему признанию правоты взглядов Дарвина. Столь же несомненно, что ни шимпанзе, ни гориллу, ни орангутанга, ни тем более гиббона никак нельзя рассматривать как непосредственных наших предков. Не так давно на южных склонах Гималайского хребта были найдены обломки челюстей и зубы третичных человекообразных обезьян – рамапитеков. Некоторые признаки позволяют считать, что рамапитеки (возможно) стояли ближе к человеку, чем человекообразные обезьяны. В частности, клыки рамапитеков выдавались вперед не так сильно, как у шимпанзе или у гориллы. Правда, зубы и обломки челюстей не могут убедить всех в том, что именно рамапитеки являлись непосредственными предками человека, хотя такая возможность не исключена. В Восточной Африке в слоях примерно того же возраста найдены останки человекообразных обезьян, среди которых особое внимание привлек так называемый проконсул, останки которого представлены относительно полным черепом. И все же ближе всех к человеку стоят (видимо) так называемые австралопитековые обезьяны Южной Африки. Большое количество хорошо сохранившихся останков позволило детально изучить их строение. Австралопитеки тоже не были непосредственными предками человека, но они были близки к нам. По крайней мере, охотились, используя обожженные трубчатые кости убитых ими зверей.

Но это Африка, думал я. А в последние десятилетия европейские и китайские ученые уже в пещерах Южного Китая раскопали остатки ископаемой обезьяны, получившей название гигантопитека. Он тоже не был нашим непосредственным предком, но жил в горной местности в эпоху, когда уже существовал первобытный человек синантроп. Так разве не могли какие-то предлюди, отрезанные горными цепями, сохраниться в Гималаях до наших дней? Не знали же мы до 1898 года о существовании медведя гризли. Не знали же мы до 1901 года о существовании белого носорога, а до 1912 года о существовании дракона с острова Комодо и одного из самых крупных диких быков – коупрея. Этот список можно продолжить. Что же странного в том, что в пустынной горной стране, в которой многие тысячелетия не происходило никаких катастрофических изменений климата, мог сохраниться йети?

Ты будто оправдываешься, сказал я себе.

Да, я оправдываюсь. Я не хотел этого скрывать.

Я оправдываюсь. Ведь все, что я могу сказать об йети, сводится к чисто внешнему – он сгорблен, длиннорук, волосат, робок, низколоб. А вот каково соотношение между длиной рук и его ростом? Подвергается ли он сезонной линьке? Меняется ли цвет его шерсти в зависимости от времени года и возраста? Волосаты ли его ладони? Есть ли когти, которыми можно разрывать землю? Гуще ли на голове волосы, чем на теле? Ходит ли он, наклонившись вперед или прямо? Как переносит дождь, снег, холод, ветер? Спит лежа, как современный человек, или сидя, как самцы гориллы? И много-много других вопросов. Разве послужит ответом на них клок рыжей шерсти, надежно спрятанный в бумажнике?