Лоис Буджолд - Границы бесконечности. Братья по оружию

— Шестнадцать.

Шестнадцать. Боже! Он хорошо помнил этот возраст Одержимость сексом и адские муки из-за своего искореженного, хрупкого, ненормального тела. Одному Бог известно, как ему удалось пережить собственную ненависть к себе. Нет… Теперь он вспомнил. Его спасли те кто его любил.

— Разве тебе не рано об этом думать? — с надеждой спросил Майлз.

— А сколько было тебе?

— Пятнадцать, — признался он, не успев придумать какую-нибудь подходящую ложь. — Но… это было тяжело. В конечном итоге ни к чему хорошему это не привело.

Девятая опять поднесла когти к своему лицу.

— Не смей! — крикнул Майлз, повисая на ее руках.

Все это слишком живо напомнило ему навсегда врезавшуюся в память сцену с сержантом Ботари и ножом. Сержант тогда силой отнял у юноши нож; в данном случае этот вариант отпадает.

— Изволь успокоиться! — заорал он.

Девятая заколебалась.

— Дело просто в том, что э-э… офицер и джентльмен не бросается на свою даму, едва войдя в комнату. Надо сесть, устроиться поудобнее. Поговорить, выпить немного вина, послушать музыку… расслабиться. Ты еще и не согрелась как следует. Ну-ка, садись сюда, здесь теплее.

Майлз устроил Девятую поближе к сломанной трубе и, встав у нее за спиной, попробовал размять ей шею и плечи. Могучие мускулы у него под пальцами перекатывались, как булыжники. Да, пытаться задушить ее явно бесполезно.

«Вот так ситуация: заперт в подвале с сексуально озабоченным оборотнем-подростком! Об этом не говорилось ни в одном учебнике по тактике… — Майлз вспомнил о своем задании: доставить левую икроножную мышцу Девятой на „Ариэль“. — Доктор Канабе, если я вырвусь отсюда живым, у нас с вами состоится небольшой разговор…»

— По-твоему, я слишком высокая.

Горе и странная форма рта делали голос Девятой низким и глухим.

— Ничуть. — Майлз понемногу овладевал собой и врал теперь гораздо быстрее. — Я обожаю высоких женщин, спроси кого хочешь. Кроме того, я давным-давно сделал приятное открытие, что разница в росте важна только пока стоишь. Когда лежишь, это перестает быть такой проблемой.

Он невольно припомнил все, чему научился методом проб и ошибок… главным образом ошибок. Тяжелое воспоминание. Что вообще женщинам надо?

Устроившись перед Девятой, он с серьезным видом взял ее за руку. Девятая смотрела на него с не меньшей серьезностью, ожидая… чего? Инструкций! В этот миг до Майлза дошло, что перед ним — его первая девственница. Совершенно обалдев, он несколько секунд мог только глупо улыбаться.

— Девятая… Ты раньше никогда этого не делала, да?

— Я видела фильмы. — Она нахмурилась, вспоминая. — Обычно начинают с поцелуев, но… — Она неопределенно махнула в сторону своих неправильных губ, — ты, наверное, не захочешь…

Майлз постарался забыть о съеденной крысе. В конце концов девушку морили голодом.

— Фильмы могут здорово обмануть. Женщине — особенно впервые — нужно время, чтобы научиться понимать реакции своего тела. Так мне говорили мои друзья-женщины. Я боюсь, что могу причинить тебе боль.

«И тогда ты выпустишь мне кишки».

Девятая смотрела прямо ему в глаза.

— Это не страшно. У меня очень высокий болевой порог.

«А у меня — нет».

Это просто безумие. Она сумасшедшая. Он тоже сумасшедший. Но все-таки Майлз ощущал, как его захватывает колдовское очарование этого немыслимого предприятия… Нет сомнений, что встретить более высокую женщину ему не доведется. Очень кстати вспомнились и анекдоты о великанше и карлике. Он может наконец исполнить свое заветное желание…

«Черт подери, а она будет недурна собой, когда отмоется». Девятая была не лишена некоего… нет, «очарование» — явно не то слово… Той особой привлекательности, которая всегда сопутствует силе, ловкости, целесообразности форм. Надо только привыкнуть к необычному масштабу. Майлз даже издали чувствовал жар этого огромного тела… «Животный магнетизм?» — подсказал затаившийся где-то в уголке его мозга хладнокровный наблюдатель. В одном можно не сомневаться — ощущения явно будут удивительные.

Ему вдруг вспомнился один из афоризмов матери. «Если уж за что-то берешься, — говаривала леди Форкосиган, — делай это как следует».

Опьяненный своими мыслями, Майлз отбросил костыли логики, сменив их на крылья вдохновения.

— Ну что же, доктор, — пробормотал он, — начнем эксперимент.

Целовать женщину с клыками было действительно необычным ощущением. Ее ответный поцелуй (а она оказалась способной ученицей) — еще необычнее. Девятая в экстазе обхватила Майлза, и с этого момента он совершенно потерял контроль над происходящим. Только спустя долгое время, пытаясь отдышаться, он открыл глаза и спросил:

— Девятая, ты когда-нибудь слышала о паучихах?

— Нет… а в чем дело?

— Да так, — отмахнулся он.

Все получалось неумело и неловко, но искренне, а когда главное было позади, то слезы по ее щекам катились от радости, а не от боли. Девятая была чудовищно (а как же еще?) довольна им. А Майлз настолько обессилел, что даже на несколько минут заснул, положив голову ей на грудь.

И проснулся с диким хохотом.

— У тебя и правда изящные скулы, — сказал он, проводя пальцем по ее лицу. Она подалась к Майлзу, прижимаясь одновременно к нему и к трубе с горячим воздухом. — На моем корабле есть одна женщина с длинными волосами, она заплетает их в косу. Может, она тебя научит.

Девятая протянула вперед свалявшуюся прядь и скосила взгляд, пытаясь рассмотреть ее. Потом тоже прикоснулась к его лицу:

— Ты очень хорош собой, адмирал.

— Я? — Майлз представил свою небритую физиономию. «Не иначе, ее ослепляет мой чин!»

— У тебя лицо… живое. А глаза видят то, на что смотрят.

— Девятая… — Майлз смущенно кашлянул. — Черт подери, это же не имя. Это цифра. А что случилось с Десятой?

— Умерла.

«Может, и я умру», — добавили золотистые волчьи глаза, прежде чем она успела прикрыть их веками.

— А тебя звали только Девятой?

— Есть еще длинный компьютерный код — мое настоящее наименование.

— Ну, номера есть у всех нас. — (А у меня, если подумать, даже два.) — Но я не могу звать тебя «Девятая», словно ты какой-то робот. Тебе необходимо настоящее имя, имя которое тебе подойдет.

Майлз прислонился к обнаженному плечу, гладкому, твердому и невероятно горячему. Да, о ее метаболизме говорили правду. Он улыбнулся.

— Таура.

— Таура? — Ее длинный рот с трудом произнес непривычное слово. — Для меня это слишком красиво!

— Таура, — твердо повторил Майлз. — Прекрасное, но сильное. Полное тайного смысла. Превосходно. И кстати, о тайнах…

Не пора ли сообщить ей о кладе, который доктор Канабе зарыл в ее левую икру? Или ей будет больно, как женщине, за которой ухаживали из-за ее состояния… или титула?.. Майлз решил обождать.