Лоис Буджолд - Осколки чести. Барраяр

— Квинтиллиан из Министерства внутренних дел. И это не шутка.

Император обнажил в улыбке желтые зубы.

— Значит, у тебя все же нашлось доброе слово для моих министров. Ну, тогда я могу спокойно умереть. Ничего нового мне уже не услышать.

— Графы никогда не проголосуют за того, чье имя не начинается с «Фор», — сказал Фортела. — Пусть он даже ходит по воде, аки по суху.

— Ну так сделайте его фором. Дайте ему звание, соответствующее его должности.

— Эйрел! — ужаснулся Фортела. — Он же не из воинской касты!

— И многие из наших лучших солдат — тоже. Мы форы только потому, что какой-то давно умерший император Дал титул кому-то из наших предков. Почему бы снова нё возродить этот обычай и не сделать титул наградой за заслуги? Или еще лучше — объявите всех форами, и навсегда покончим с этой чепухой.

Император расхохотался, подавился и закашлялся.

— Ну, разве это не лучший способ выбить почву из-под ног нашей Лиги защиты простолюдинов! Вот достойный ответ на призывы уничтожить аристократию! По-моему, даже самый отчаянный из них не мог бы придумать ничего более радикального. Ты опасный человек, Форкосиган.

— Вы хотели узнать мое мнение.

— Да, конечно. И ты всегда его мне высказывал. Странно. — Император вздохнул. — Перестань юлить, Эйрел. От этого тебе все равно не отвертеться. Позволь мне высказать все кратко. Для регентства требуется человек безукоризненного происхождения, не старый, с хорошим военным послужным списком. Он должен пользоваться симпатией подчиненных ему офицеров и рядовых, быть хорошо известным народу, и, в довершение всего, Генеральный штаб должен его уважать. Он должен быть достаточно жестким, чтобы шестнадцать лет удерживать власть в этом сумасшедшем доме, и достаточно честным, чтобы передать ее по истечении этих шестнадцати лет мальчишке, который наверняка будет идиотом — я в его возрасте был, и, помнится, ты тоже. И еще одно условие: он должен быть счастлив в браке. Тем самым снимается соблазн стать постельным императором через принцессу. Короче, это должен быть ты.

Фортела ухмыльнулся. Форкосиган нахмурился. У Корделии оборвалось сердце.

— Нет, государь, — напряженно проговорил Форкосиган, — этого вам на меня не взвалить. Это же просто дико. Чтобы именно я заменил мальчику отца, говорил с ним по-отцовски, стал советником его матери… Это более чем дико. Это непристойно. Нет.

Фортела явно удивился его горячности.

— Некоторая скромность ради приличия — это правильно, Эйрел, но не надо перебарщивать. А если тебя тревожит голосование, то оно уже обеспечено. Все видят, что ты — выдающаяся личность.

— Все совершенно определенно этого не видят. Фордариан мгновенно станет моим врагом, и министр Запада — тоже. А что до абсолютной власти, то вы, государь, знаете, насколько это относительное понятие. Иллюзия, основанная… одному только Богу известно, на чем именно. На магии. На ловкости рук. На вере в собственную пропаганду.

Император осторожно пожал плечами, стараясь не сбить опутывающие его трубки.

— Ну, это будет уже не моя забота. Пусть об этом думает принц Грегор и его мать. И… тот человек, которого удастся уговорить помочь им в их трудный час. Как по-твоему, сколько они продержатся без помощи? Год? Два?

— Полгода, — пробормотал Фортела.

Форкосиган покачал головой.

— Перед Эскобаром вы уже пользовались этим аргументом — «если». Он и тогда был ложным, хотя я не сразу это понял. То же самое и сейчас.

— Он не был ложным, — возразил император. — Ни тогда, ни сейчас. Я обязан так думать.

Казалось, адмирал немного смягчился.

— Да, я понимаю, что обязаны. — Он всмотрелся в человека, лежащего на роскошной постели. — Почему это Должен быть я? У Фортелы больший политический вес. У принцессы — больше прав. Квинтиллиан лучше знает внутренние проблемы. У вас есть и гораздо более одаренные стратеги. Форлакиан. Или Канзиан.

— Но третьего имени ты уже не назовешь, — пробормотал император.

— Ну… может, и нет. Но вы должны понять меня. Я не незаменим, хоть вы почему-то и пожелали так считать.

— Напротив. С моей точки зрения, у тебя есть два уникальных преимущества. Я помнил о них с того дня, как Мы убили старого Ури. Я всегда знал, что не вечен: слишком много яду в моих хромосомах. Он скапливался во мне, пока я воевал с цетагандийцами под командованием твоего отца и не думал о методах очищения, поскольку не ожидал, что мне дадут состариться. — Император снова улыбнулся и перевел взгляд на Корделию. — Среди пяти человек, имеющих по крови и закону больше прав на барраярскую империю, чем я, твое имя стоит на первом месте. Ха! — добавил он. — Я был прав. Так и думал, что ты ей не говорил. Опасно, Эйрел.

Обомлевшая Корделия утратила дар речи, но адмирал лишь раздраженно покачал головой.

— Неверно. Происхождение по материнской линии.

— Этот спор мы здесь вести не будем. Как бы то ни было, любой, кто захочет свергнуть принца Грегора с помощью довода о наследственном праве, должен будет сначала или избавиться от тебя, или предложить тебе империю. Мы все знаем, как тебя трудно убить. И ты тот человек — единственный в этом списке, — о котором я точно знаю, что он не рвется к трону. Свидетельство тому — развеянный по ветру прах Ури Форбарры. Другие могут думать, что ты просто кокетничаешь. Но я знаю.

— Спасибо вам за это, государь. — Форкосиган выглядел мрачно.

— В качестве довода я могу тебе напомнить, что как регент ты лучше всего сможешь предотвратить такой поворот событий. Грегор — твой спасательный круг, мой мальчик. Грегор — это единственное, что стоит между тобой и властью. Твоя надежда на спасение.

Граф Фортела повернулся к Корделии:

— Леди Форкосиган, не присоедините ли вы к нам свой голос? Кажется, вы очень хорошо знаете Эйрела. Скажите ему, что это именно его дело.

— Когда мы направлялись сюда, — медленно начала Корделия, — с этим туманным обещанием должности, я предполагала, что мне надо будет уговаривать его согласиться. Ему необходима большая работа. Он для нее создан. Хотя, конечно, я не ожидала такого предложения. — Она уставилась на вышитое покрывало, загипнотизированная сложным узором и редкостным сочетанием красок. — Но я всегда считала, что испытания — это дар свыше. А трудные испытания — великий дар. Не выдержать испытания — это неудача. Но отказаться от него — значит отказаться от дара. Это непоправимо, это хуже, чем несчастье. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Нет, — сказал Фортела.

— Да, — сказал Форкосиган.

— Я всегда думал, что верующие гораздо упорнее атеистов, — заметил Эзар Форбарра.

Корделия посмотрела на мужа:

— Если ты считаешь, что прав — это одно. Может, именно в этом — твое испытание. Но если дело только в страхе поражения… Из-за него ты не должен отказываться от дара.