Артур Кларк - Свидание с Рамой [Город и звезды. Свидание с Рамой]

Держа в одной руке треножник, а в другой — рюкзак, Хилвар стал опускаться вниз по склону, и Олвин поспешил за ним, прилежно стараясь не выходить из круга света. В конце концов Хилвар выбрал место для ночевки в небольшом углублении, несколькими сотнями ярдов ниже вершины холма, и тотчас же принялся приводить в действие оставшуюся часть снаряжения.

Первым появилось большое полушарие из какого-то твердого и почти прозрачного материала, которое полностью укрыло их, защитив от холодного ветра, что задувал вверх по склону. По-видимому, этот купол генерировался небольшим прямоугольным ящичком, который Хилвар поместил прямо на земле и больше уже не обращал на него ровно никакого внимания — до такой степени, что, в конце концов, даже завалил его какими-то другими принадлежностями. Очень может быть, что этот же самый ящичек произвел для них и удобные полупрозрачные койки, на одну из которых Олвин с радостью и облегчением провалился. Это был первый случай, когда он увидел в Лизе материализацию мебели.

Ужин, состряпанный Хилваром с помощью уже другого аппарата, тоже был первой синтетикой, которую Олвину привелось отведать с тех пор, как он прибыл в Лиз. Они принялись за еду, когда ночь уже полностью вступила в свои права и на небо высыпали звезды. Было так спокойно и хорошо, и Олвин испытывал полное удовлетворение. Некоторое время они лежали и толковали о том, что им сегодня встретилось, о тайне, которая витала над всем происходящим, о многих различиях двух разных культур, к которым каждый из них принадлежал. Хилвар был зачарован волшебством Хранилищ Памяти, вырвавших Диаспар из цепких объятий Времени, и тут Олвин обнаружил, что на некоторые вопросы Хилвара ответ отыскать исключительно трудно.

Так они разговаривали и спорили, пока Хилвар, наконец, не сказал:

— Что-то я устал… А ты что — не собираешься спать?

Олвин потер свои все еще гудящие от усталости ноги.

— Да хорошо бы, — признался он. — Но я не знаю — смогу ли… Для меня сон — все еще очень странный обычай… Джизирак, мой наставник, спал раз или два после того, как долго занимался очень уж утомительной умственной работой. А так… хорошо спроектированное тело не должно испытывать потребности в таких периодах отдыха. Мы покончили с этим миллионы лет назад…

Еще произнося эти несколько отдающие хвастовством слова, он уже опровергал сам себя. Усталость такая, какой он никогда не испытывал, навалилась на него. В этом привычном ощущении не было ничего неприятного — скорее наоборот. Хилвар наблюдал за ним с улыбкой, и Олвин еще успел подумать — не испытывает ли его друг на нем свою способность к внушению?

Хилвар сбросил одежду, и Олвин впервые увидел, насколько разнятся две ветви человечества. Более всего его поразило странное углубление на животе Хилвара. Когда, спустя несколько дней, он вдруг вспомнил об этом, то потребовались долгие объяснения. К тому времени, как Хилвар сделал для него функцию пупка совершенно понятной, он уже вынужден был произнести несколько тысяч слов и нарисовать стопку диаграмм.

И оба — Хилвар и Олвин — сделали огромный шаг в понимании основ культуры Диаспара и Лиза.

Глубокой ночью Олвин проснулся. Что-то тревожило его — какой-то шепот или что-то вроде этого проникал в сознание, несмотря на нескончаемый рев падающей воды. Он сел и стал напряженно вглядываться в окутанные тьмой окрестности, прислушиваться к пульсирующему грому водопада и более мягким тайным звукам, производимым ночными созданиями. Ничего не было видно. Свет звезд оказался слишком слаб, чтобы осветить многомильные пространства, лежащие в сотнях футов внизу. Только иззубренная линия еще более беспросветной черноты, затмевающая звезды, напоминала о горных кряжах на южном горизонте. Олвин услышал, как в темноте купола его товарищ завозился и тоже сел в постели. Две пары глаз уставились в тайну ночи. Внезапно Хилвар схватил Олвина за руку.

— Гляди! — прошептал он.

Далеко к югу светилась какая-то одинокая точка, расположенная слишком низко к горизонту, чтобы быть звездой. Она была ослепительно белой с едва уловимым фиолетовым оттенком, и, по мере того, как они следили за ней, точка эта стала менять цвет по всему спектру, одновременно набирая яркость, пока глазам не стало больно смотреть.

Затем она взорвалась — казалось, что где-то за краем света рванула молния. На краткий миг горы обрисовались огнем на фоне черного неба. Докатился звучный отголосок далекого взрыва.

Второй раз в своей жизни Олвин испытал страх. Это был не тот страх перед непосредственной угрозой для его «Я», который навалился на него в пещере движущихся дорог. На сей раз это было, скорее, благоговение и изумление перед чем-то неведомым и грандиозным. Он глядел в лицо неизвестности, и ему показалось, что он понял: там, у гор, есть нечто, что он просто обязан увидеть.

— Что это было? — спросил он после долгого молчания.

Пауза оказалась столь длинна, что он повторил вопрос.

— Пытаюсь выяснить, — коротко ответил Хилвар и снова умолк. Олвин догадался, чем он сейчас занят, и не стал мешать молчаливому поиску друга.

Наконец Хилвар разочарованно вздохнул.

— Спят все, — сказал он. — Не нашлось никого, кто смог бы объяснить, что это такое. Надо подождать до утра, если только мне не удастся разбудить ни одного из моих друзей. А мне, честно говоря, не хотелось бы этого делать…

Олвин заинтересовался про себя, что именно Хилвар считал крайним случаем. И только он собрался предположить — не без сарказма, — что увиденное ими вполне стоит того, чтобы кого-то и разбудить, как Хилвар заговорил снова:

— Я вспомнил… Я здесь давно не был и не уверен… Но это, должно быть, Шалмирейн, — Тон у него был извиняющийся.

Шалмирейн! Для этих детей двух рас, так сильно различающихся историей и культурой, — название было исполнено волшебства. За всю долгую историю Земли не было эпоса более великого, чем оборона Шалмирёйна of захватчика, покорившего Вселенную. Хотя истинные факты давным-давно растворились в тумане, окутывающем Века Рассвета, легенды продолжали жить и будут жить столь же долго, как и сам Человек.

В темноте снова зазвучал голос Хилвара:

— Люди с юга расскажут нам больше. У меня там есть несколько друзей. Утром я с ними поговорю.

Олвин почти не слышал его. Он был глубоко погружен в собственные мысли, стараясь припомнить все, что ему приходилось слышать о Шалмирейне. Вспоминать было почти нечего. По прошествии столько невообразимо долгого времени никто не мог бы отсеять правду от вымысла. С уверенностью можно было говорить только о том, что битва при Шалмирейне ознаменовала рубеж между победами Человека и началом его долгого упадка.