Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (без указания переводчика)

За всю жизнь не приходилось мне переживать такой ночи. Накануне банкротства я тоже спал довольно плохо, но самая тягостная из моих тогдашних бессонниц могла показаться сладкой дремотой по сравнению с этим мучительным бдением. Безумный страх внезапно охватил меня при мысли о том, что мы собираемся сделать.

Не помню, чтобы до этой ночи я когда-либо задумывался над предстоящими нам опасностями, Но теперь вдруг все они выстроились передо мной, как полчище призраков. Странность и неестественность нашего предприятия поразили меня. Я чувствовал себя, как человек, пробудившийся от сладких снов среди самой ужасной действительности. Широко раскрыв глаза, я лежал на постели. И с каждым мгновением наш шар представлялся мне все более хрупким и жалким, наша затея все более и более безрассудной, а Кавора я уже начал считать настоящим сумасбродом.

Я вылез из постели и начал бродить по комнате. Затем сел у окна, глядя на небо в бесконечное мировое пространство. Между звездами зияла пустота, неизмеримая тьма. Я старался припомнить отрывки астрономических сведений, приобретенные беспорядочным чтением. Но все это было слишком неопределенно и не могло дать никакого понятия о том, что нас ожидает. Наконец я снова улегся в постель и дождался нескольких мгновений сна или, говоря точнее, кошмара, во время которого я падал, падал, падал в бездонной пропасти неба.

За завтраком я удивил Кавора. Я сказал ему напрямик:

— Я с вами в шаре не полечу.

На все его увещания я отвечал с мрачным упорством:

— Это слишком безумно, и я не хочу в этом участвовать. Это слишком безумно.

Я отказался сопровождать его в лабораторию. Некоторое время я бродил вокруг дачи, потом взял шляпу и палку и пошел куда глаза глядят. Выдалось чудесное утро: теплый ветер, ярко-синее небо, первая весенняя зелень и чириканье птиц. Я позавтракал говядиной и пивом в трактирчике возле Ильгема и озадачил хозяина, заметив в ответ на его рассуждения о погоде:

— Человек, который в такие дни покидает мир, должен быть просто сумасшедшим.

— То же самое и я сказал, когда в первый раз услышал об этом, — ответил хозяин. Тут я узнал, что по крайней мере одной грешной душе наш мир показался несносным, ибо в этой самой деревне кто-то перерезал себе горло. Это направило мои мысли в другую сторону.

После полудня я сладко заснул на солнцепеке, затем с новыми силами продолжал путь.

Я зашел в маленькую уютную гостиницу недалеко от Кентербери. Весь ее фасад исчезал под вьющимися растениями, а хозяйка была чистенькая старушка, которая мне очень понравилась. В кармане у меня нашлось достаточно денег, чтобы заплатить за ночлег. Я решил остаться в гостинице на ночь. Хозяйка была весьма говорливая особа. Она между прочим сообщила мне, что ни разу в жизни не была в Лондоне.

— Я никуда не ездила дальше Кентербери, — сказала она. — Не люблю шататься по свету.

— А что бы вы сказали, если бы вам предложили отправиться на Луну? — воскликнул я.

— Ну, от всех этих воздушных шаров я не жду никакого проку, — ответила она очень спокойно, как будто речь шла о самой заурядной экскурсии. — Я бы ни за что на свете не полетела.

Это показалось мне забавным. После ужина я сел на скамью у дверей гостиницы и поболтал немного с двумя рабочими. Мы говорили о производстве кирпича, об автомобилях, которые были тогда еще новинкой, и о прошлогодних состязаниях в крикет. А на небе узкий молодой месяц, синий и мутный, как отдаленная горная вершина, склонялся к западу вслед за солнцем.

На другой день я вернулся к Кавору.

— Я полечу, — сказал я. — Я немножко развинтился, вот и все.

То был единственный случай, когда я серьезно усомнился в успехе нашего предприятия. Просто нервы зашалили. После этого я работал уже не так напряженно и каждый день гулял не менее часа. И вот, если не считать предстоявшего последнего разогрева печи, все труды наши были закончены.

— Полезайте, — сказал Кавор, когда я уселся на край входного отверстия и заглянул вниз в черное нутро шара. Мы были совсем одни. Наступили сумерки, солнце село, и повсюду царила вечерняя тишина.

Я спустил вниз вторую ногу и соскользнул по гладкому стеклу на дно шара; затем повернулся и стал брать из рук Кавора ящики и банки со съестными припасами и прочий багаж. Внутри было жарко, термометр показывал 80® по Фаренгейту. Так как нам предстояла потеря лишь самой ничтожной доли этого тепла через лучеиспускание, мы были одеты в тонкую фланель, а на ногах у нас были туфли. Однако на всякий случай мы захватили с собой целый тюк теплой суконной одежды и несколько толстых одеял. По указаниям Кавора я укладывал свертки, цилиндры с кислородом и прочие вещи рядышком у своих ног, и скоро все очутилось на месте. Кавор некоторое время расхаживал по не имевшему кровли помещению, стараясь вспомнить, не забыли ли мы чего-нибудь, и затем вскарабкался следом за мной. В руке его я заметил какой-то предмет.

— Что это такое? — спросил я.

— А вы ничего не захватили с собой, чтобы почитать?

— Нет.

— Я забыл сказать вам. Ведь многое еще не совсем ясно. Путешествие может затянуться… На целые недели, чего доброго. У нас не будет никакого занятия.

— Когда бы я знал…

Он высунулся из люка.

— Смотрите, — сказал он, — там что-то белеет.

— А у нас еще есть время?

— О да, около часа.

Я вылез наружу. То был старый номер юмористического журнала «Сплетник». Его, должно быть, принес сюда один из наших рабочих. Кроме того, я нашел в углу обрывок газеты «Новости Ллойда». Я взобрался обратно в шар с этой добычей.

— А вы что берете с собой? — спросил я.

Взяв книгу у него из рук, я прочитал заглавие: «Сочинения Вильяма Шекспира».

Он слегка покраснел.

— Я получил строго научное образование, — сказал он, словно оправдываясь.

— Никогда не читали Шекспира?

— Никогда.

— У него кое-что есть, знаете ли… Но изложено без всякой системы.

— Мне так и говорили, — подхватил Кавор.

Я помог ему завинтить стеклянную крышку люка и нажал кнопку, чтобы закрыть соответствующую часть внешней оболочки. Тонкий, продолговатый сноп полусвета, проникавший к нам сверху, исчез. Мы остались в темноте.

Некоторое время мы не говорили ни слова. Хотя оболочка шара не мешала распространению звуков, все было по-прежнему тихо. Я заметил, что здесь не за что ухватиться при толчке, неизбежном при начале полета, и подумал, что отсутствие стульев будет весьма чувствительным неудобством.

— Не беда, я все это предвидел, — сказал Кавор. — Стулья нам не понадобятся.

— Почему?