Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (без указания переводчика)

Кавор называет их Фи-У и Тзи-Пуфф. По его словам, Фи-У ростом не выше пяти футов; у него маленькие тонкие ножки около восемнадцати дюймов в длину и небольшие ступни обычного лунного типа. На них колышется маленькое тело, вздрагивающее от пульсации сердца. У него длинные и мягкие, многосуставные руки, оканчивающиеся щупальцами, шея с многими сочленениями, как у всех селенитов, но при этом исключительно короткая и толстая. «Голова его, — говорит Кавор, видимо, намекая на какое-то предшествующее описание, затерявшееся в пространстве, — принадлежит к обычному лунному типу, но странным образом видоизмененному. Как у всех селенитов, рот его — только зияющая, лишенная всякого выражения дыра; но он чрезвычайно мал и оттянут книзу, и вся маска сводится в сущности к приплюснутому кончику носа. По обеим сторонам этого последнего помещаются маленькие глаза.

„Голова представляет собой большой шар. Твердая кожистая шкура лунных пастухов превратилась в тонкую пленку, сквозь которую отчетливо видна пульсация мозга. Это — существо с чудовищно увеличенным мозгом и с телом, имеющим карликовые размеры“.

В другом отрывке Кавор сравнивает Фи-У с Атлантом [32] В греческой мифологии титан, поддерживавший небесный свод или (по позднейшим представлениям) земной шар. , поддерживающим земной шар. Тзи-Пуфф, по-видимому, был насекомым в том же роде, но „лицо“ его было значительно удлинено, и разрослись свыше всякой меры лишь некоторые части мозга. Поэтому голова имела не круглую, а грушевидную форму и узкой частью своей была обращена вниз. К свите Кавора принадлежали также носильщики — могучие существа с огромными плечами, длинноногие скороходы с паучьими ногами и один постоянно сидевший на корточках служитель.

Фи-У и Тзи-Пуфф разрешили проблему изучения языка очень просто. Они явились в „шестиугольную келью“, где был заключен Кавор, и стали подражать каждому звуку, который он издавал, начиная с кашля, Он, видимо, быстро понял их намерения и начал повторять слова, жестами поясняя их значение. Способ был, вероятно, всегда одинаков. Фи-У некоторое время внимательно следил за Кавором, затем тоже указывал называемый предмет и произносил услышанное им слово.

Первым словом, которым он овладел, было „мэн“ (человек) и вторым „муни“ (лунянин). Видимо, Кавор наскоро изобрел это обозначение для лунной породы живых существ, чтобы не пользоваться более сложным словом „селенит“. Лишь только Фи-У уяснял себе значение слова, он повторял его Тзи-Пуффу, который тотчас запоминал его совершенно безошибочно. За первый же урок они усвоили около сотни английских имен существительных.

Позднее они привели с собою художника, который помогал истолкованию слов, делая наброски и чертежи, так как собственные рисунки Кавора были довольно плохи. Это было, — говорит Кавор, — „существо с очень подвижной рукой и внимательными глазами“, рисовавшее необычайно проворно.

Одиннадцатое послание, без сомнения, является лишь отрывком более длинного сообщения, После нескольких бессвязных фраз, значение которых непонятно, оно гласит следующее:

„Но это может заинтересовать только лингвиста, и, кроме того, мне понадобилось бы слишком много времени, чтобы сообщить все подробности целой серии бесед, из коих я воспроизвел здесь лишь самые первые. Я даже сомневаюсь, чтоб мне удалось хотя бы приблизительно описать здесь все уловки, к которым мы вынуждены были прибегать с целью достигнуть взаимного понимания. Глаголы дались нам без особых трудностей, по крайней мере глаголы действительного залога, которые я мог пояснить рисунками; кое-какие прилагательные тоже были усвоены довольно легко, но когда мы обратились к отвлеченным понятиям, предлогам и общераспространенным фигуральным выражениям, посредством которых так много выражается на Земле, я почувствовал себя в тупике. По правде сказать, трудности казались неодолимыми, пока на шестом уроке не появился четвертый участник занятий — обладатель огромной яйцеобразной головы, специальность которого, очевидно, заключалась в решении сложных проблем посредством аналогии. Он вошел с озабоченным видом и споткнулся о стул. То и дело приходилось толкать и щипать его, чтобы привлечь его внимание. Но лишь только он догадывался, чего от него требуют, проницательность его была изумительна.

„Каждый раз, когда возникала проблема, превышавшая далеко незаурядные умственные силы Фи-У, эта длинноголовая личность вносила свою долю в работу и немедленно сообщала свое заключение Тзи-Пуффу, который всегда был нашим арсеналом для фактических сведений. Таким образом мы подвигались вперед.

«Работа показалась мне очень долгой, и, однако, она была коротка: всего через несколько дней я уже разговаривал с этими лунными насекомыми. Конечно, первые наши беседы были чрезвычайно нудны и утомительны, но незаметно мы добились взаимного понимания, — как нельзя более вовремя, потому что терпенье мое приходило к концу. Теперь мы постоянно беседуем. Я хочу сказать, что беседу ведет Фи-У. Он употребляет при этом целый ряд междометий вроде м» м и, кроме того, постоянно повторяет одну или две фразы — «смею сказать», «если вы меня понимаете» и т. д., которыми усеивает всю свою речь.

«Вот образчик его беседы. Представьте себе, что он хочет дать характеристику приведенного им с собою художника:

„М“ м — м» м! Он, смею сказать, рисует. Ест мало. — Пьет мало. — Рисует. — Любит рисовать. — Ничего другого не любит. — Ненавидит всех, кто не рисует, как он. — Сердитый. — Ненавидит всех, кто рисует лучше, чем он. — Многих ненавидит. — Ненавидит всех, кто не думает, что весь свет надо рисовать. — Сердитый. — М м! Ничего не знает, только рисовать. Вас любит… Если вы понимаете… Новые вещи, чтобы рисовать. Гадко — поразительно, — э?

«— Он (обращаясь к Тзи-Пуффу) любит вспоминать слова. — Удивительно вспоминает. — Больше, чем другой. — Думать не может, рисовать не может. — Только вспоминать. Рассказывать, — тут он обращается к своему талантливому помощнику в поисках нужного слова, — истории и все. — Слышит раз, говорит всегда.

„Мне кажется истинным чудом, о котором я прежде не мог и грезить, что эти чудовищные существа (постоянно имея с ними дело, я до сих пор не могу подавить в себе жуткое чувство, вызываемое их внешностью) передразнивают своим чириканием связную человеческую речь, задают вопросы, дают ответы. Мне кажется, что я опять стал ребенком, и мне рассказывают басню о том, как стрекоза и муравей спорят друг с другом, и их судит пчела…“

По мере того как эти лингвистические упражнения подвигались вперед, Кавора, видимо, стали держать менее строго. „Испуг и недоверие, вызванные нашим несчастным столкновением, — говорит он, — постепенно ослабевают благодаря несомненной разумности всего того, что я делаю…“ „Я теперь могу уходить и приходить, когда мне угодно, и должен подчиняться лишь некоторым ограничениям, установленным для моего собственного блага. Таким образом мне удалось добраться до аппаратов, хранящихся в этом огромном подземном складе, и посредством их я сделал попытку посылать эти сообщения. До сих пор никто не мешал мне, хотя я совершенно ясно дал понять Фи-У, что сигнализирую на Землю.