Майкл Гелприн - Мой человек со звезд

Теряя скорость, самолет прокатился по взлетно-посадочной, заложил под конец крутой поворот и вырулил к ангару.

Полковник Келли встречал меня у трапа. Мы обменялись рукопожатием.

– Ну как там? – Голос у полковника едва ощутимо дрогнул.

Я пожал плечами. Ненавижу общие вопросы. «Как там»? Да никак. Ни там, в столице готовой сгинуть в ядерной войне южной страны. Ни там, в столице страны северной, которая сгинет на пять минут раньше или позже. Ни здесь, на крошечном клочке земли, разделяющем эти страны. На перешейке, где в тщетных попытках уберечь местную цивилизацию обретается горстка землян-миротворцев.

– На Землю радировали? – обреченно спросил я.

– Да, конечно. Ваши доклады отправили экстренной связью. Все четыре.

– И что?

– Как обычно. – Полковник криво усмехнулся. – Просят соблюдать осторожность и проявлять толерантность. Напоминают о политике невмешательства. Все то же самое.

Подкатил шикарный лимузин, подарок посольству от господина Плайна Второго, президента Саулии. В президенты Плайна выбрали лет пятнадцать назад самым демократическим за всю историю Саулии голосованием, а потом забыли переизбрать.

Мы покинули крошечный аэропорт, пронеслись мимо космодрома, миновали казармы. Когда достигли, наконец, жилой зоны, полковник спросил:

– Сколько осталось, по-вашему?

Я не сразу понял, о чем он. Я в этот момент думал совершенно о другом. Думал о Лайле. О ее точеных, распахнутых в стороны ножках, о тонком, почти неуловимом аромате, исходящем от нее, о руках с тонкими пальцами, еще так недавно обнимавших меня, о черных влажных глазах. О том, как она впускала меня в себя, в себя всю, и выгибалась так, чтобы позволить проникнуть глубже.

– Сколько осталось? – повторил полковник.

– Что вы сказали? – вернулся я к действительности. – Ах, да. Не знаю. Год. Полгода. Месяц. Может быть, и того меньше.

– Глупо, – сказал полковник. – Мы могли бы спасти их. Хорошо, пусть не всех, пусть только южан, эта северная сволочь того не заслуживает. Примитивный десант, хватило бы пяти линейных крейсеров. Элементарный блицкриг, считай, учебный, с минимальными потерями. С нашей стороны, я имею в виду, им бы, разумеется, досталось изрядно. Три-четыре превентивных удара с орбит по ракетным базам. Пара упреждающих по аэродромам. Заняло бы от силы неделю.

– Считайте, я этого не слышал, – сказал я.

– Да бросьте, полпред. «Не слышал», – сказал полковник, как сплюнул. – Что вы сделаете? Доложите о моем вольнодумстве? Валяйте. Меня выпрут в отставку. Полагаете, я хоть на минуту пожалею об этом? Хоть на секунду, полагаете, пожалею? Проклятье! Да лучше гнить где-нибудь в медвежьем углу, чем сидеть здесь на пороховой бочке и ждать, когда на голову свалится носитель средней дальности.

Он опустил голову и замолчал. Он знал, что я согласен. И я знал, что он знает. Только говорить об этом было нельзя. Ему, командиру миротворческих войск, нельзя. А мне, полномочному представителю Земли, ее послу при обоих правительствах, миротворцу номер один, – тем паче.

Двое суток я добросовестно пробездельничал. На третьи выбрался на свет божий. Шел мелкий косой дождь, задувал промозглый ветер с океана, местное солнце надежно обложило тучами. Я поднял воротник плаща, нахлобучил на глаза шляпу и отправился в полпредство.

В кабинете было пусто. Джордан, мой зам и помощник, он же по совместительству секретарь и личный пилот, отсутствовал. Я уселся за стол и перебрал бумаги. Директивы с Земли, поступающие в астрономических количествах, не читая, отправил в поглотитель. Бегло пролистал местные сводки, заботливо распечатанные Джорданом. Отправил их вслед за директивами и подключился к сети.

В личной почте меня ждало письмо от Лайлы. Я невольно покраснел, прочитав его. Лайла не привыкла стеснять себя условностями. На прекрасном литературном саулийском она подробно излагала, что испытывала, когда мы были вместе. И выражала желание повторить это как можно скорее.

«Как можно скорее» означало через полтора местных месяца. Столько я провел при кабинете президента Саулии, столько же мне теперь предстояло пробыть в Нарсии при дворе ее диктатора.

Его совершенство гросс-маршал Борс, единоличный и абсолютный диктатор Нарсии, назначил аудиенцию через два часа после моего прибытия. Здесь все делали быстро, в этой военизированной, превращенной в дисциплинарный лагерь стране. Быстро отдавали приказы и немедленно их выполняли. Быстро принимали решения и споро их воплощали. Быстро жили. И умирали тоже быстро.

Аудиенц-зал был полон народу неопределенного статуса. Глядя на замершего по стойке «смирно» индивида в стандартном сером мундире, серых же брюках и тупоносых шнурованных ботинках, можно было принять его за человека государственного. Можно было и за придворного. А можно – за душегуба из диктаторской личной охраны, умельца дел заплечных и дел палаческих.

Я увидел Эрту, когда пересек аудиенц-зал по мудреной, предписанной этикетом ломаной линии и остановился в пяти шагах от трона. Эрта стояла позади него, в компании четырех нарсийских красавиц. Она тоже была в сером, как и прочие, но ее грубое мешковатое сукно не уродовало и даже не портило. Длинные светлые волосы оттеняли строгое лицо с холодными серыми глазами и тонкими губами в струнку.

Впрочем, я знал, как эти глаза умеют меняться и заволакиваться, а губы – раскрываться и становиться чувственными и сладкими.

Я отвесил ритуальный поклон и принялся по-нарсийски зачитывать рутинное приветствие. Его совершенство внимал с плохо скрываемым нетерпением. И едва я добрался до заверений президента Земли в уважении и добрых намерениях, гросс-маршал резко поднялся и вскинул руку.

– Довольно, – сказал он. – Мы здесь не любим церемоний и предпочитаем обходиться без них. У меня есть предложение к вашему президенту, конкретное и прямое. Я передам его вам с глазу на глаз. А теперь, господа!.. – повысил голос диктатор.

Десятки пар каблуков разом щелкнули, затянутые в серое нарсийцы замерли.

– А теперь оставьте нас одних.

У входа в аудиенц-зал нас досматривают со всем усердием – еще бы, пять самых красивых женщин страны. Символы нации. Мясо идеальной формы. Стоя за троном, мы олицетворяем чистоту, строгость, благородство… Ха! Один только отбор Прекрасных нарсиек – образец благородства и строгости. У Брегис лошадиные ступни, но она генеральская дочь. Задница Урсы едва втискивается в форменные платья – но Урса любовница обер-канцлера. Сутулая Кора – сестра крупного торговца лесом. Дарин – племянница начальника охраны, и это важнее, чем жидкие волосы. Удивительное дело, но я не родственница и не любовница. И отбор в число Прекрасных прошла на общих основаниях.