Мария Галина - Волчья звезда

— Подожди здесь, — сказал он, — сейчас я кого-нибудь позову.

— А… нельзя немножко воды?

Он посмотрел на меня, удивился и сказал:

— Да, конечно.

Мне стало стыдно.

— Может, у вас ее тоже мало. Тогда…

— Нет, — сказал он, — нет, что ты! Подожди минутку.

Он нырнул в какую-то темную каморку — раньше я и не знала, что она здесь есть, но у них всегда так, — и вернулся, держа в руках большую кружку.

— Хватит?

— Да, — сказала я. — Это очень много.

— Ты посиди тут, — предложил он, — отдохни пока. Я сейчас.

И направился к выходу.

Я пила воду медленно, потому что иначе она начнет резать все внутри. Вокруг было тихо, только слышно было, как за стеной тихонько гудит неведомое что-то. От экрана вокруг разливалось белое молочное сиянье.

Я не видела, как вошел Улисс, но почувствовала, что комната больше не пустая.

— Выпь! — удивился он. — Что ты тут делаешь?

У меня не было времени на всякие дурацкие объяснения, поэтому я просто сказала:

— Ваш Небесный Глаз еще видит что-нибудь?

— Да. А что?

— Я хочу, чтобы вы кое на что посмотрели.

— Хорошо. Но почему посреди ночи?

— Потом будет уже поздно. Для нее и для меня.

— Ну ладно, — он пожал плечами, — мы можем посмотреть отсюда, если хочешь. Правда, этот экран не панорамный.

Я сказала:

— Мне нужно совсем немножко.

— Куда ты хочешь, чтобы я посмотрел?

— На площадку у Закатной скалы. Вы там были.

Он сказал, — хорошо, — и начал что-то нажимать на пульте.

Тут я забеспокоилась.

— Он видит в темноте?

— Да, — ответил он, — не волнуйся. Немножечко не так, как днем, но видит.

— Очень хорошо. Тогда пусть посмотрит. Он начал подводить Глаз к Закатной скале — я видела, как на экране рывками мелькает пустая степь, потом скалы; все было какого-то непривычного красноватого оттенка, но в общем, можно было разобрать где что.

Наконец, он остановил Глаз у Закатной скалы и сначала, вроде, даже не понял, что он видит, потом, когда понял, сказал:

— О, Господи!

Я сказала:

— Посмотрите хорошенько.

Он вытаращился, но уже на меня.

— Но что вы это делаете? Зачем?

— Затем, что у нас нет дождя, — пояснила я.

— Но какое отношение… Это что, какой-то обряд?

Я сказала:

— Улисс, если нет дождя, нужно его как-то позвать. Это правильно, так всегда делалось, и я понимаю, что это правильно, но сейчас почему-то мне кажется, что тут что-то не так. На меня вы, наверное, и впрямь навели какую-то порчу — ведь, если, как вы говорили, они просто не способны нас услышать, ни дождь, ни ветер, то, выходит, все зря?

Он посмотрел на меня и вздохнул.

— Если она вот так не напрасно, тогда одно дело, — продолжала я, — а если все это совершенно напрасно, тогда зачем?

— У вас настолько плохо с водой?

— А вы что, не знали, что у нас делается?

Он покачал головой.

— Нет. Нам было не до того. Мы знали, что здесь засуха, но на юге бушуют страшные пожары, и мы…

— А что, кочевых засуха не тронула? Они, я знаю, находят воду каким-то своим чутьем, но…

— Нет, мы даем им воду. Но мы не думали, что это настолько… Послушай, если мы отправим вашим несколько бочек, они возьмут?

Я подумала и сказала:

— Нет.

— Тогда что ты от нас хочешь?

— Не знаю. Вы же все умеете. Хотите, чтобы всем было хорошо. Может, вы и дождь насылать умеете?

Он сказал:

— Ну, знаешь…

— Они не возьмут вашу воду. Они возьмут воду только с неба.

Он сказал:

— Ладно, подожди здесь.

Я осталась одна, но сидеть в пустой комнате мне не хотелось — она стала какая-то чужая, и я вышла на порог. Небо на востоке уже стало прозрачным — еще немного, и займется рассвет; ветер подул вновь, он был сухой и горячий и нес с собой пыль и пепел. Над землей висели низкие тяжелые облака, подсвеченные далеким пожаром, но дождя все не было…

Наконец Улисс вернулся. Вид у него был какой-то сердитый, словно он долго с кем-то спорил. Он посмотрел на меня и сказал:

— По-твоему имеет смысл замещать старые суеверия новыми?

Я пожала плечами. Понимала, он говорил не со мной, потому мне вовсе незачем отвечать.

— Мы не настолько всемогущи. Я вновь ничего не ответила, он помолчал, потом сказал:

— Почему бы тебе не остаться здесь?

— Я не могу.

— Ты не будешь знать нужды ни в чем. Сможешь учиться дальше. Разве это плохо?

— Может, и неплохо. Но тогда мне уже нельзя будет вернуться назад. А это неправильно.

Я встала, отряхнула испачканные землей колени — пока я добиралась сюда, я несколько раз упала.

— Ладно, если вы не можете наслать дождь, мне надо идти. А то они меня хватятся…

Он сказал:

— Погоди! Я отвезу тебя.

— Вашим нельзя больше появляться у нас. Вы что, не поняли? И если увидят, что я приехала вместе с вами…

— Да нет, я знаю, — устало сказал он, — я просто подвезу тебя поближе. Никто и не заметит.

— Тогда ладно.

Он вывел этот свой мобиль, и я молча забралась в него. Небо горело странным холодным пламенем — я вдруг увидела, как огненная дуга перекинулась с одной тучи на другую и, мерцая, зависла над степью; потом она погасла, потом вспыхнула еще одна. Все небо было белым от вспышек, гром катился издали, точно горный обвал, потом ударил совсем рядом, над головой, молнии били в землю так, что смотреть было больно, и по прозрачной крыше мо-биля начали катиться тяжелые капли…

Дождь рухнул с такой силой, что степь потерялась в нем, мобиль зажег свои огни и я увидела перед собой сплошную мутную стену — она казалась непроходимой, но летающая лодка резала ее, как нож режет масло.

Я сказала:

— Ну и ну!

Улисс покосился на меня и ответил:

— Не думай, что это мы устроили.

Я сказала:

— А как же! Конечно, нет.

Может, он хотел еще что-то сказать, но я попросила его высадить меня у Закатной скалы — Дрофу надо было вытащить из ямы, прежде, чем она захлебнется в потоках стекающей со склонов воды. Дождь бил меня по лицу, словно хотел отомстить за то, что его заставили пойти насильно, но это меня мало беспокоило — пусть себе. Уже на площадке я обернулась — летающая лодка, мигая огоньками, удалялась, становясь все меньше и меньше, точно щепка, уносимая потоком, потом пропала совсем.

Я подозревала, что этот дождь неправильный — так оно и оказалось. Он начался как гроза, которая гремит, наполняя все пересохшие русла, а затем быстро сходит на нет; но потом перешел в занудную мелкую морось; земля чавкала под ногами, и люди в Домах стали вялыми и раздражительными, как это всегда бывает в затянувшееся ненастье. Дни тянулись серые и одинаковые, их нечем было заполнить, а Скарабей все больше спал — с той засухи он сильно сдал. Я возилась с какими-то безобидными Предметами, кажется, мне даже удалось догадаться, как можно использовать некоторые из них, но для того, чтобы убедиться, нужны были дополнительные Предметы, а их-то и не было. Их почти всегда недостает, если Предмет состоит из нескольких частей.