Кир Булычев - Операция «Гадюка»

Проезжающие посыпались из вагонов — поезду стоять всего пять минут, а надо купить продуктов, заглянуть в буфет, а может, купить областную газету в киоске, открывшемся специально для такого случая.

Мы поспешили к вагону номер три.

Сначала из него выползли какие-то одинаковые мужики в тренировочных брюках и несвежих майках, а потом наступила пауза, и на площадку вышел настоящий генерал, орел, молодец, я его, кажется, даже видел как-то на телеэкране. Матвей Семенович Чулков собственной персоной.

Почетный председатель был немолод, даже скорее стар. Но из тех неутомимых толстячков, которые красят и укладывают волосы и даже носят корсет и играют в городки. Генерал красиво помахал нам рукой и начал осторожно, медленно, изображая бодрость, спускаться по ступенькам вагона.

Порейко кинулся к вагону и подставил руку генералу.

— Я сам, сам! — прохрипел генерал. Ему было нелегко, но он отличался сильным духом.

В конце концов помогла генералу Александра. Она, оттолкнув Порейку, протянула генералу руку словно для поцелуя — и опереться на такую руку мог каждый, даже Геркулесу не стыдно.

Следом за генералом спустился кавказский человек — сам Рустем Марков! Как нам повезло!

Про него достаточно было сказать — яростный! Никакая другая характеристика не выдержала бы сравнения. Несмотря на теплый вечер, Марков был в шляпе и в том слишком большом и широком пальто, которое таскают нувориши, чтобы отличаться от меня.

Когда все эти люди оказались на земле, Порейко, покачавшись на месте, схватил лицо генерала в жадные ладони и впился в него губами (а может, и зубами — зрелище было страшное). Но генерал не испугался, он был боевой генерал. Он обнял пухлыми лапками плечи Порейки, потянул к себе, чтобы удобнее было ответить поцелуями на поцелуи. Затем, полагая, что ему надо целоваться и дальше, генерал кинулся ко мне, а я, не ожидая нападения, убежать не успел. Он меня тискал, как насильник в подъезде, урчал, слюнявил, и от него воняло чесноком и водкой.

— Все! — закричала Александра. — Хватит, мальчики. Все в порядке.

Тут я увидел третьего из приезжих. Он изображал из себя марковского или корниловского офицера — я, честно говоря, не помню, какой из белогвардейских полков носил черные мундиры с черепом на левом предплечье. Фуражка у него была тоже черная. Он был красив и суров красотой гестаповских плакатов. И притом скрипел множеством ремней и портупей. Несколько снижался образ гауптштурмфюрера тем, что в руке он тащил объемистый генеральский чемодан.

— Рад, — сообщил генерал, как только поцелуйная часть кончилась. — Очень польщен. Наслышан о ваших успехах, мать твою.

Окончание фразы было несколько неожиданным, но потом я понял — генерал испугался, не сочтут ли его слишком интеллигентным, и пресек заранее подобные подозрения.

— Куда идти? — спросил он почти сердито.

— Сюда, товарищ Чулков, — показал Порейко.

Он показал генералу, куда идти, а мне махнул, чтобы я спешил к машине.

Я подчинился.

Как в лучших британских фильмах, я открыл все возможные двери в «Мерседесе». Генерал радостно ахнул:

— Вот и сюда, в дальние уголки, проникла цивилизация.

— Вы будете обеспечены всем необходимым, — предупредил его Порейко.

— Куда ехать-то? — спросил я шоферским голосом.

— В «Мологу».

«Мологой» именуется наша гостиница.

— Мы подготовили для вас номера «полулюкс», — сообщил Порейко генералу, который втаскивал пузо на заднее сиденье. — Высший класс по нашим меркам.

Корниловец хлопнул крышкой багажника так, что Порейко посмотрел на него с ненавистью.

Одноглазый Джо и Жора стояли поодаль с грустным видом — им места в машине не оставалось, значит, придется тащиться в гостиницу на автобусе. Несолидно.

— Нам обещали загородный пансионат, — рявкнул Рустем Марков.

— Пансионат, к сожалению, сгорел, — сказал Порейко.

— Поджог? — спросил генерал. Он снял фуражку и протирал синим платком потную лысину.

— Неизвестно, — ответил Порейко. — Он назывался «Лесные поляны».

Я не знал о гибели «Лесных полян».

— Но гостиница три звезды. Все мобилизовано. И питание в том числе.

Порейко боялся, что гости рассердятся на то, что он непредусмотрительно сжег «Лесные поляны».

— Похоже на диверсию, — сказал генерал. — Прямо перед нашим приездом ликвидируется наша лесная база. Вы как думаете, Рустем Борисович?

— Я думаю, что вы правы, — строго сказал Марков. — В этом надо разобраться.

— Не надо разбираться, — ответила Александра.

Я как раз мягко тронул с места, чтобы не растрясти.

— Не надо разбираться, потому что «Лесные поляны» сгорели еще в том месяце. Тогда даже вы не знали, что к нам приедете, правда?

— Так что же ты тогда нам мозги пудришь? — рассердился генерал.

— Но все гости, если у нас бывали гости из центра, все гости всегда жили в «Лесных полянах», — ответил Порейко. Для него неважно было, когда сгорели эти несчастные «Поляны», — важен был лишь факт — теперь генералу придется жить, как простому командированному.

Бывают дни, когда все неладно.

В гостинице — двухэтажной, желтой, пахнущей керосином от политуры — нас заставили просидеть полчаса под гигантским фикусом, какого, наверное, и на его родине нет. Оказывается, из номера выехал какой-то певец, который выступал вчера в Доме культуры речников, и сейчас номер приводили в порядок и отмывали. Певец нахулиганил и вел себя непристойно.

Рустем Марков обиделся. Он сидел, зажав ладони меж колен, и смотрел прямо перед собой.

Генерал был не так привередлив.

Ему понравилась Александра.

— И что же вы делаете в организации? — спрашивал он.

— А я в ней состою, — вежливо отвечала Александра.

— Вы тоже, простите, ветеран? — Он хотел бы сказать что-нибудь весьма сомнительное, но рядом сидели мы с Порейко, а в дверь как раз вошли взмыленные наши телохранители и остановились на почтительном расстоянии.

— Своего рода, — вежливо ответила Александра. В ответе звучала двусмысленность, но толстяк не посмел ее угадать.

Порейко погнал Жору наверх узнать, как там идет уборка — мало ли чем занимаются горничные, может, чай пьют! Оказалось, что и в самом деле пьют чай. Наверху возник страшный шум — Жора разбил чашку, вылил чай на пол, показал силу, хотя, пожалуй, этого делать не стоило. Гостиница тоже организация и, как таковая, имеет «крышу», а «крыша» у нее милицейская. Так что не успела окончиться уборка, как на мотоцикле приехал пропыленный и злой сержант, чтобы составить протокол, и Порейке пришлось шептаться с ним за фикусом и отстегивать какие-то деньги. Это было унизительно делать на глазах генерала и Маркова.

Наконец мир был достигнут и номера готовы.