Уолтер Уэйджер - Операция «Молот». Операция «Гадюка-3»

Двадцать первого мая, благоуханным поздним вечером — время уже близилось к полуночи — Эдвард Р. Барринджер, худощавый седой мужчина невысокого роста, чье хитроумие и мужество были официально засвидетельствованы в нескольких досье, хранящихся в секретных архивах правительства Соединенных Штатов Америки, появился на крыльце своего коттеджа на Кресент-драйв в Парадайз-сити. Неуклюже переваливаясь, он медленно зашагал к припаркованному у тротуара автомобилю. Мистер Барринджер сильно хромал, у него был один глаз стеклянный и двадцать шесть искусственных зубов. В одной руке он держал потрепанный атташе-кейс коричневого цвета, в другой — ключи от зеленого «форда» с откидным верхом. Во исполнение запроса местной Торговой палаты, полная луна ярко сияла над Парадайз-сити, и мистер Барринджер, садясь за руль, удовлетворенно кивнул ей. Он положил атташе-кейс на кожаное сиденье.

«Ну, все будет путём», — весело подумал наемный убийца, притаившийся в темном подъезде дома на противоположной стороне улицы. Он понятия не имел, что мистер Барринджер и сам был большим специалистом по части убийств: не успев даже закончить третьего курса Гарвардского университета, он уже весьма искусно отправил на тот свет троих полицейских — с помощью ножа и гарроты. Мистер Барринджер не любил рассказывать о своем лихом прошлом, ибо как профессиональный журналист предпочитал писать о настоящем.

Итак, седой хромоногий человек откинул брезентовый верх своего «форда», вдохнул жасминный аромат вечера и вставил ключ в замок зажигания. Он повернул ключ и нажал на акселератор. В следующее мгновение он был мертв. Рваная вспышка и грохот взрыва распороли ночь, пламя и дым вырвались из-под обломков «форда» с откидным верхом, развороченного бомбой. Мистер Барринджер погиб мгновенно, смятый в лепешку смертоносной силой, которая отшвырнула его труп футов на тридцать по Кресент-драйв. Наконец он был избавлен от жутких ночных кошмаров, преследовавших его долгие годы.

Но этим не исчерпывалось то, что удалось наделать четырем динамитным шашкам., Случилось еще вот что. В ближайших домах выбило стекла и раздались изумленные возгласы, потом во всех квартирах этого респектабельного квартала зажегся свет, и перепуганные налогоплательщики гневно возроптали, протестуя против чьей-то возмутительной выходки, помешавшей им насладиться «Последним киносеансом» по местному телеканалу — а показывали одну из тех старых картин с Бетт Дэвис, где у всех персонажей обнаруживают рак мозга и все ужасно много курят. В четырех кварталах от места происшествия мистер и миссис Арнольд Феллоуз вступили в яростный спор, доказывая друг другу, что на Парадайз-сити упал советский спутник, а тем временем в доме напротив бывший сотрудник местной санитарной комиссии Уилли Эд Роулинс засел сочинять пресс-релиз о разгуле подросткового хулиганства на улицах. На Стоунуолл Джексон-бульваре четыре старых девы, проводящих спиритический сеанс, сочли, что скорее всего наступил конец света, и благоразумно решили позвонить на телестудию преподобному Билли Грэму. Шестнадцатилетняя блондинка, которую оставили присматривать за ребенком в доме на Магнолиа-драйв, упала в обморок, но по меньшей мере девять трезвых граждан сохранили достаточное хладнокровие, чтобы позвонить в полицию, в пожарную охрану и местному командиру «Американского легиона». Кто-то даже позвонил в редакцию газеты «Дейли трампет».

Не прошло и пяти минут, как завыли сирены, съехались полицейские машины, тьму прорезали фотовспышки репортеров, и Кресент-драйв окончательно лишилась покоя. К этому времени толстощекий убийца Эдварда Р. Барринджера находился уже в двух милях от города. Он сидел в шумной таверне и, набрав номер телефона, пытался перекричать рев «Джефферсон эйрплейн» и гомон заядлых любителей бурбона. Не так-то легко было вести телефонный разговор в этом американском бедламе, ибо один только музыкальный автомат испускал звуковые волны зубодробительной силы.

— Дело сделано, — лаконично изрек человек, подложивший бомбу в автомобиль Эдварда Р. Барринджера.

Он не назвал ни имени, ни места и не уточнил, что же было сделано.

Ему, профессионалу, хорошо было известно, что телефоны можно прослушивать.

— Нет, я же сказал, — настойчиво повторил он. — Больше проблем не будет, потому что теперь всему конец.

Он ошибся.

Это был вовсе не конец.

Мистер Эдвард Р. Барринджер, конечно, умер — но оставался еще профессор Эндрю Ф. Уиллистон. Профессора Уиллистона в Парадайз-сити не знали, но он был чрезвычайно опасен и мстителен. Да будет вам известно, что однажды до завтрака он уложил из пулемета семерых, а потом, чуть позже, ограбил бронемашину, в которой перевозилось жалованье на общую сумму в сто десять тысяч долларов.

Так что, пока профессор Уиллистон оставался жив, до конца было еще очень далеко.

Письмо пришло в Нью-Йорк утром 28 мая, но профессор Эндрю Ф. Уиллистон распечатал его только в четыре часа дня, после того, как выставил последние оценки в регистрационный журнал. Стоял чудесный весенний день на Морнингсайд-хайтс. Вокруг стайками сновали розовощекие девушки в желтеньких мини-юбках, похожие на упитанных голубей, что парили над куполом библиотеки Лoy в лучах жаркого майского солнца. Симпатичные, стройные, аккуратненькие, с открытыми улыбающимися личиками, эти девушки ничуть не сомневались в неизбежной победе фолькрока и образовательного телевидения над сгущающимися в мире силами зла. Беспокойные и немного неуверенные в себе четверокурсники небольшими одинокими группками оккупировали каменные ступеньки общежития, отпускали шуточки, курили и предавались приятным воспоминаниям. Они уже думали о будущей «взрослой жизни» и не могли дождаться, когда же пролетят эти суматошные весенние деньки перед выпускными экзаменами. Закончился последний семестр.

И Эндрю Уиллистон, талантливый педагог, профессор-полставочник психологического факультета, которому через год светило получить полную ставку, тоже радовался окончанию занятий. Высокий, худощавый, с армейской короткой стрижкой, ученый ощущал усталость: его утомила манхэттенская зима и осточертел хотя и комфортный, но тягостно-неизменный ритуал академической жизни.