Кир Булычев - Операция «Гадюка»

У Коршуна не было надежного наблюдательного пункта в центре позиции. Отсюда, с фланга, он хоть мог увидеть, что происходит в овраге.

Он все еще рассчитывал на суеверие ублюдков, которое не позволит им идти через территорию санатория, так что точка, с которой он смотрел на овраг, была фактически крайней на всей линии боя.

Он осторожно просунул голову сквозь деревяшки и сухие ветки, и то, что он увидел, его испугало — такого он не ожидал.

Овраг буквально кишел вражескими солдатами — тут их было не меньше батальона. Первые ряды несли перед собой овальные щиты, надежно защищавшие от стрел. Сколько раз Коршун требовал, сначала от Шундарая, а потом от Дыбы, чтобы ускорили поставку щитов для их роты из города. А там все обещали, но ничего не делали. А перед щитами камнеметчики были бессильны.

Вперед вышел командир наступающей колонны.

— Дай сюда скорее. — Коршун протянул руку к камнеметчику.

Тот понял, но спросил:

— А я как же?

— Берите вашего раненого и бегите в канаву к остальным. Здесь вам уже делать нечего.

— А праща?

— Ну если ты такой мастер, — озлился Коршун, — то сам и стреляй.

— И выстрелю! — сказал камнеметчик и подполз к Коршуну. Но увиденное испугало его настолько, что он прошептал: — Бери пращу, командир, потом отдашь.

Он скатился вниз в ложбину, где лежал их раненый, и они втроем поспешили прочь, к канаве, хотя Коршун подозревал, что в канаве они не остановятся, а пойдут еще дальше в тыл.

Разглядывая командира ублюдков, который неразборчиво выкрикивал команды, Коршун догадался — если, правда, он правильно догадался, — что его комполка решил пропустить колонну ублюдков, пожертвовав ротой Коршуна, а затем отрезать ее ударами с двух сторон. Но в то же время Коршун далеко не был уверен в своей правоте, потому что в развалины санатория солдаты могут не сунуться.

«Я не имею права на такие упаднические мысли, — сказал себе Коршун. — Мы отдаем свою жизнь за спасение города от ублюдков, это наш долг. И пускай я умру…»

И пока он повторял про себя эту молитву солдата, рука его отошла назад — он умел обращаться с пращой не хуже камнеметчика.

Он не надеялся на успех — в планы Коршуна входило лишь желание внести смятение в боевые порядки врагов и выиграть немного времени.

Наконец движение внутри колонны противника закончилось. Солдаты со щитами оказались спереди и по бокам колонны, как в римской фаланге.

Офицер поднял руку, приказывая этой непробиваемой «свинье» двинуться вперед.

Сам же повернулся, чтобы войти внутрь фаланги, для чего два солдата в первом ряду чуть раздались в стороны.

И в этот момент Коршун кинул камень из пращи, вложив в этот бросок всю силу. Он должен был попасть!

Спереди офицер был закован в латы, но сзади была лишь кожаная куртка.

Камень — тяжелый, круглый — ударил в основание шеи.

Офицер захрипел и упал лицом вперед как раз в щель между щитами, куда он намеревался шагнуть.

Убедившись, что цель поражена, Коршун скатился в низину, пробежал до канавы.

Но там никого не было, кроме трех мертвых солдат и одного, раненного в живот и потому безнадежного.

— Добей меня! — закричал он Коршуну. — Добей меня. Эти гады меня бросили.

— Где они? — крикнул Коршун.

— Добей меня!

Коршун подчинился этому требовательному крику. Он шагнул к раненому, тот слабыми руками постарался разорвать ворот кожаной рубахи, чтобы Коршун убил его сразу. А тот крикнул:

— Руки убери, дурак! Руки убери, а то пальцы отрублю.

Солдат испугался, что Коршун попадет ему по пальцам, и отпустил руки.

Коршун коротко рубанул по шее, и голова откатилась на недосказанном последнем слове — только рот остался полуоткрытым.

Эта задержка стоила Коршуну многого. Ему показалось, что, убив офицера, он остановил движение фаланги на несколько минут, но задержка с раненым, оказывается, сожрала все выгаданное время.

Вершины щитов показались над бруствером.

Коршун понял, что это означает, и кинулся со всех ног, но не прочь от фаланги, куда и полетела туча стрел, выпушенных лучниками, а вбок, к развалинам санатория, где он только что был.

Если его и увидели солдаты первого ряда, они не могли ничего сделать, потому что были вооружены короткими копьями с широкими наконечниками — зубами дракона.

Никто не стал преследовать одинокого воина, который бежал в заколдованное место — развалины санатория.

На месте, где только что скрывались камнеметчики, было пусто и тихо. Откуда-то издалека доносился шум битвы. Но он не касался Коршуна. Куда ближе были голоса и топот фаланги врагов, которая перевалила через бруствер, пересекла канаву и прорвалась в расположение полка.

Коршун старался представить себе, что же думает командир полка, что думают наверху, в штабе, — ведь прорыв в этом месте, куда никто не удосужился подвинуть хотя бы батальон с десятком катапульт, опасен всей линии обороны и даже укреплениям самого города. Неужели они не понимают, что ставят под угрозу именно то, ради чего идет эта священная война?

Наверное, это отступление — часть запланированной операции. Рядовому командиру роты, тем более назначенному неожиданно и почти случайно, не положено знать о стратегических планах армии. Из норы суслику фаланга моджахедов кажется гигантской и несокрушимой. Но ведь в ней дай бог батальон и никакого тяжелого вооружения. Их просто заманили в западню, а сейчас перебьют. Фаланга — сплошной строй, строй колонны, он вымер с появлением огнестрельного оружия.

Эти странные рассуждения несколько успокоили Коршуна, и он углубился в развалины. Здесь было слишком тихо и слишком мертво — никакой жизни.

Коршун остановился и задумался. Неужели и в самом деле его бывшее существование, как учат полковые ламы, держит в его памяти эти странные, не нужные никому и не имеющие под собой реальной основы образы и реалии… кто и где учил его о преимуществе цепи перед колонной? Нет, здесь этого не говорил никто.

Коршун присел на гнилое бревно. Впереди поднималась некогда белая оштукатуренная стена с оконными проемами, в которых торчали блестящие зубы стекол.

Куда деваться? Идти в штаб? А где ты найдешь штаб? Жалко чашу с золотым ободком — второй такой чаши нет во всей армии. Но, судя по всему, его сундучок попал к ублюдкам. В любом случае передний край нашей обороны ими прорван.

А что дальше? Вдруг они доберутся до санчасти? Там же раненые, там врачи. Там Надин, в конце концов!

И он понял: нужно отыскать Надин и постараться спасти ее.

Коршун хотел пройти к госпиталю по краю развалин, но, как только приблизился к открытому месту, услышал голоса ублюдков. Они перекликались, и он знал почему — всегда после боя ублюдки обыскивали трупы или раненых, снимали с них все ценное, а если обнаруживали живых, то добивали. Такой у них был сволочной обычай.